Абраша

Дворики были похожи. Зацементированная дорожка только что вымыта – «это у них заразное, что ли», плотный навес «изабеллы» давал густую тень, с моря тянуло ветерком, так что жара не ощущалась. Домик был маленький, чистый снаружи, во всяком случае, белый – мазанка. Дорожка свернула налево, и он уткнулся в чьи-то колени. «Неужто повесился?», – оторопел он на секунду и сразу понял, что колени – женские, что женщина в легком халатике стоит босиком на стремянке, он поднял голову… Лучше бы он этого не делал.

Нечто мегерообразное женского пола свалилось на него, сотрясая чем-то мокрым – полотенцем или, скорее, наволочкой, обрызгав лицо; от неожиданности он отпрянул, но споткнулся и упал бы, если бы не ухватился за ее плечи. Она оттолкнула его, халатик распахнулся, он обомлел, но мужественно устоял.

– Я не хотел…

Назвать приветливым ее лицо было бы затруднительно, свои эмоции она не скрывала, сформулировав их весьма определенно:

– Чтоб ты сгорел…

– Так я не хотел…

– Чего надо?

– Так я…

– Не сдается.

– Меня Савченко…

– Не имеет значения.

– Они сказали…

– Пусть они и сдают.

– Что ж мне делать?

– Ваши проблемы.

– Нельзя быть такой злой.

– А ты поучи.

– Да нет уж, бесполезно.

– Вы что, хамить?..

– Да успокойтесь. Я ухожу.

– Ну и уходите. Врываются тут…

– Я просто спросить зашел. Я не виноват, что вы на стремянку влезли.

– Я белье…

– А я знал?

– Ладно, проехали.

– Ну, извините.

– Это вы извините.

– Спасибо, хоть мокрым полотенцем не огрели.

– Случайно. Один раз огрела.

– Крутая вы.

– Я семейным не сдаю, а тем более одиноким мужчинам, – женщина отдышалась, тон смягчился. Оказалось, что она не «мегера», а совсем молодая особа, возможно, даже симпатичная. Прядь светлых волос спадала ей на глаза, и она постоянно привычно сдувала ее кверху, забавно прищуривая левый глаз.

– Я знаю, но Савченко сказали, что, может быть, вы сделаете исключение.

– Вы что, Герой Советского Союза?

– Нет, я – ленинградец.

– Никогда не была там… Вы блокадник?

– Да.

– Я понимаю… простите, но я не могу. Я никому не сдаю.

– Простите.

– Нет, это вы простите.

– До свиданья.

Он подошел к калитке, нехотя открыл ее. Вышел. Обернулся. Она стояла и смотрела на него.

– Может, подскажете, куда идти?

– Куда, куда…

– Может, кто сдает поблизости?

– Да, пожалуй…

– Не посоветуете?..

– Да что советовать… Поблизости ничего нет. Разве что у жидовочки… Она баба хорошая… Но всё время рожает, у нее тесно, да и шумно. Можно у Прасковьи…

– Но она в запое.

– Уже знаете?

– По радио сообщали.

– Худющий, а острит…

– Что ж мне делать?

– Так… женщин не водить.

– Каких женщин?

– Любых!

– Никаких не вожу.

– Все так говорят!

– Я не вожу!

– Собутыльников не приваживать.

– Я не пью…

– Вы что, контуженый?

– Нет… пока что…

– В комнате не курить.

– Я не курю.

– Идеальный муж?

– Да нет, этого не получилось.

– Пробовали?

– Было дело.

– Да заходите, что там стоять.

– Вы меня пустите?

– После одиннадцати закрываю дверь.

– А как же, если кино?..

– Кино привозят по субботам и воскресеньям. Сеансы в семь и в девять. Так что успеете.

– А вы сходите со мной в кино?

– Сначала спросите о цене.

– На билеты?

– На койку. А вы – шутник.

– Мне бы устроиться пока.

– Имейте в виду, начнете приставать, выгоню.

– К кому приставать?

– Ко мне.

– Зачем?

– Знаете, сколько я беру?

– Сейчас узнаю.