Абраша

Дома он обедал на улице. Разложив свое добро, пригласил «разделить трапезу» свою хозяйку – «чего, чего?», – переспросила она и отказалась. Он, не торопясь, смакуя каждый миг, налил полстакана вина, отрезал кусочек сыра, четверть помидора, обильно посолил его крупной солью, сказал про себя «Ну, с Богом» – так когда-то говорил его дед перед семейными воскресными обедами, поднимая первую граненую рюмку водки – и начал… Хозяйка принесла тарелку с жареной барабулькой, но с ним не села. Он, впрочем, больше и не приглашал ее, ему было хорошо одному, он смотрел на расстилавшееся внизу море, видневшееся в проеме виноградной стены, на садящееся солнце, на багровеющие облака; понемногу пьянелось – легко и радостно, грудь окончательно отпустило. Ни о чем не думалось. На какой-то миг он задремал. Не более минуты-другой. Но привиделся ему странный и чудный сон. Будто въезжает он на каком-то служебном автобусе в сосновый бор. Бор этот не прозрачен, но зарос колючим кустарником. Он даже подумал во сне, что нет света, нет пространства, нет голубоватого дымка, необходимого для такого бора, хотя сосны высоки и стройны. И выходит он и идет по тропинке с какой-то молодой женщиной, женщина эта ему очень знакома, но он не помнит, кто она. Он пытается обнять ее, погладить по спине, обнаженной глубоким вырезом летнего платья, спина очень худая, все ребрышки просвечивают, но она выскальзывает, отталкивает, сбрасывает его руку. Кожа нежная, пергаментная, загорелая. Может, это его первая и, казалось, давно забытая любовь, а может, его бывшая жена… Они идут сквозь неподвижный лес и вдруг выходят к морю. Вода, нереального цвета бледно-голубого топаза, неподвижна, как зеркало. Над водой возвышаются сотворенные ветром огромные и одновременно кружевные аркообразные мосты из известняка, не бросающие тень на воду; таинственные гроты, как пугающие и манящие глазницы, обрамляют гладь воды; вдали виднеется причудливый, с высокими башнями, стерильно-белый дворец. Дворец приближается, на нем – таинственная надпись, сделанная на старонемецком языке. Он пытается ее прочесть. Вглядывается: «ДК Первого мая». Потом он обнимает женщину, она не сопротивляется, прижимается к нему, он чувствует ее дыхание, свободные мягкие груди, теплые ладони на своем затылке. Он уже начинает понимать, вернее, догадываться, кто эта женщина, но тут он проснулся оттого, что его бросило в сторону, и он чуть не упал. Испуганно оглянулся. Никто за ним не наблюдал. Солнце заваливалось в лиловеющее марево горизонта. Он встал, аккуратно убрал посуду, вытер мокрой тряпкой стол, взял веник и подмел крошки, высыпавшиеся на пол. Потом пошел к крану, там на столике стоял примус, на примусе чайник, он налил теплой воды, вымыл тарелку, вилку, нож, стакан. Ополовиненную бутыль и остатки трапезы отнес в погреб. Еще раз смахнул со стола крошки и тут заметил, что хозяйка из окна своей комнаты наблюдает за ним. «Ну-ну. Пусть учится…» Он хотел пройтись, но спускаться, а потом опять подниматься в гору было лень. Ночь навалилась молниеносно. Спать расхотелось. Он сел на свою скамейку и стал смотреть на зарождающуюся лунную дорожку, и не столько смотреть, сколько ждать. Чего ждать, он понял не сразу, а как только понял, изумился и смутился. Он ждал хозяйку. Ему очень хотелось, чтобы она посидела с ним. Она вышла минут через двадцать.

– Не спится?

– Рано еще.

– Конечно, но вы весь день на ногах.

– Не получается.

– Переутомились и нанервничались.

– Может быть.

Долго молчали.

– Может, вам прогуляться.

– Мне здесь очень хорошо.

– Я рада.

– Спасибо.

– Я вас ждал, – это вырвалось непроизвольно и неожиданно для него.

Она не ответила.

– Вам не трудно, не страшно одной?

– Бояться некого, а трудно сейчас всем.

– Это верно.

– Делается прохладно.

– Вы были замужем?

– Нет.

– А я был женат.

– Я поняла. Хотите рассказать о вашей бывшей жене?

– Да нет.

– А что вы хотите?

– Этого я вам не скажу. Выгоните.

– Выгоню. Вы до сих пор любите ее?

– Вам не холодно?

– Нет, я сильная, привыкшая, а вы – блокадник, совсем зачуханный.

– Спасибо.

– Не обижайтесь.

– Почему вы не сдаете? Особенно одиноким.

– Сдала один раз. Орденоносцу…

– Ну и что?

– А ничего. Спасибо знакомая в Сочи оказалась. Акушерка.

– Вы откровенная…

– Вы правы. Пора спать. Извините.

………………………………………

…Господи! Сколько лет прошло! Его и ее уже давно нет, а я всё живу и живу. Зачем, почему? Никому моя жизнь не нужна, да и мне она в тягость – даже на улицу без посторонней помощи выйти не могу. Стыдно сказать, иногда плачу по ночам.