Абреки Шамиля [СИ]

— Согласен, — понимая, что дуэли вряд ли избежать, и что решение назревшего вопроса в какой–то степени справедливое, кивнул головой Захар. — За кем вы оставляете выбор клинков?

— Вы решили драться на саблях или на палашах? — вместо ответа удивленно причмокнул губами швед. — А почему не на дуэльных пистолетах? Вот же они, в полной боевой готовности. К тому же, наш с вами вопрос разрешится гораздо быстрее.

— Мне спешить некуда, — сбрасывая с себя фрак и оставаясь в одной рубашке, отрывисто сказал Захар. Он быстрыми шагами подошел к ковру и снял с него русскую саблю, обладавшую удобством и имевшую плавный изгиб. — Прошу, господин хороший, теперь ваша очередь взять клинок в руки.

Холодно кивнув неправильной формы головой с широким пробором в светлых волосах, соперник, облаченный в костюм матерого волка, почти не глядя сорвал с креплений точно такую же саблю, со звоном выхватив клинок, отбросил ножны поверх лежащих на кровати перчаток.

— Господин казак, я к вашим услугам, — принимая мушкетерскую стойку, с пафосом провозгласил он. — И давайте не будем терять времени.

Захар мигом сообразил, что кавалерийский офицер вряд ли когда дрался в пешем солдатском строю, тем более, сходился с противниками в поединках на армейских саблях. Его раскоряченная фигура говорила о том, что ему больше подошла бы дворянская шпага, нежели обыкновенный увесистый клинок, хотя роста он был немалого. Оставалось не попасть под размашистый удар и постараться самому с ловким казачьим приемом опередить соперника. Захар занес оружие над головой и привычно рассек перед собой воздух по косой линии, примечая, какой выпад последует от стоящего перед ним претендента на руку его невесты. Швед отреагировал моментально, он бросил туловище вперед, стараясь попасть саблей посередине клинка противника, чтобы детским способом вырвать его из рук Захара. То есть, скользнув лезвием по лезвию, обкрутить свое оружие вокруг ручки чужого клинка и дернуть его на себя. Казак как бы поддался силе, он расслабил руку и тут–же вышел из закрученного соперником жесткого сверла сильным рывком сабли на себя. Вилен Карлсон отскочил назад, он пока не догадался, что ему противостоит опытный воин, за спиной которого не одна битва с горцами и не один поединок со злыми абреками из их среды, не уступающими в ярости с ловкостью любому европейцу, искусному в ближних боях. Швед снова приготовился к атаке, сделав ложный выпад правой ногой, он подтянул левую ступню, и тут–же, перенеся на нее тяжесть тела, с замаха пустил лезвие под подбородок жениха Ингрид. Конец острия прошел в половине вершка от расстегнутого ворота рубашки Захара. Но казак не отскочил назад, сберегая лишние четверть сажени, он лишь откинулся головой, чтобы в следующее мгновение самому совершить похожий на змеиный бросок. Острие сабли вспороло толстую ткань костюма противника, обнажив на уровне ключицы белое тело, из неглубокой раны показалась неровная строчка крови. Она возбуждала, эта расползающаяся по коже кровь, словно обладала древними заклятиями, призывающими насладиться ею вволю и подпасть под ее власть.

В груди у Захара стал образовываться прохладный пузырек знакомой до зубовного скрежета жестокости, принуждавший его драться как бы без души, но с полным контролем над своими действиями. Движение его все больше становились экономными и целенаправленными, во всей сухопарой фигуре начали чувствоваться звериные повадки, заставляющие противника ошибаться из–за своей непредсказуемости. Швед вдруг осознал, что вызвал на поединок не вымуштрованного европейца, действия которого были предельно ясны, а как бы саму природу, ощетинившуюся от посягательств на нее тысячами невидимых ядовитых стрел, каждая из которых имела право сразить его наповал всего одним незаметным уколом. Но было уже поздно, в глазах его соперника появился дикий блеск, загасить который смогла бы теперь лишь одна его смерть. И швед, не желая признавать своего поражения, бросился напролом, как ходили когда–то его предки, немецкие псы–рыцари — тупорылой свиньей. Короткая схватка привела к тому, что сабля потомка рыцарского рода сделала в воздухе сальто мортале и воткнулась острием в ковер, увешанный оружием от верха до низа. Она будто твердо решила занять свое законное место. Кавалерийский офицер, облаченный в костюм матерого волка, беспомощно развел руками в стороны, не зная, на чем остановить свой взгляд. У него даже мысли не возникло броситься к ковру и сорвать с него другой клинок. А может он понимал, что добежать до стены все равно не удастся, слишком легким и быстрым попался ему соперник, по лицу которого было видно, что он мало думает о пощаде к своим врагам.