Абрикосовая косточка. — Назову тебя Юркой!

— Неужели ни разу не слышала? Надо знать. Ещё есть на Онеге Кижи. Изумительное по красоте место. Люди едут на юг отдыхать… И не понимают, что красота рядом. У меня знакомые ребята прошли на лодке весь путь «из варяг в греки». Только так и нужно отдыхать, тогда по-настоящему будешь любить землю.

Мы гуляли около памятника «Стерегущему»…

Посмотрели, как строится метро. За забором шумели подъёмники, вереницей подходили самосвалы, где-то под землёй слышались удары, точно стучалось сердце. Как моё…

— Когда с тобой, я чувствую ветер, ветки на деревьях… — сказал Костя.

Я промолчала… Было такое состояние, когда чувствуешь себя Костей, и вроде нет тебя, и не было сил бороться с собой, и не хотелось бороться, хотелось только, чтоб Костя всё время был рядом. Мы подружились давно… Он — японист, занимается в аспирантуре. Я приехала в Ленинград поступать в медицинский институт. С детства мечтала стать врачом. И провалилась на вступительных. К матери побоялась вернуться — не хотелось слушать, что у меня получается всё не как у людей. Год работала санитаркой в больнице. С больными ничего, а как попала в прозекторскую, поняла, что никогда не смогу привыкнуть к запаху формалина… Страшно было. Уволилась с работы…

С Костей встретилась в Доме журналистов на концерте. В антракте Костя водил по этажам группу японцев. Очень удивило, что русский человек свободно говорит по-японски. Оказывается, Костя много лет изучал этот язык. Работал в торгпредстве, был на острове Хоккайдо. Костя любил Дальний Восток. Он часами мог рассказывать о японском театре, живописи, рассказывал о Корее, об уссурийской тайге, необыкновенном растении лимоннике, искренне восхищался Палладием — первым составителем русско-китайского словаря, сравнивая его с Далем.

И я пошла в университет, подала заявление на восточный факультет. Костя помог готовиться к экзаменам.

Потом я узнала, что у него не ладится с женой… Он ничего не скрывал. Не обманывал. Мы ведь были просто друзья, настоящие друзья. Не знаю, что давала ему моя дружба. Он говорил, что, когда рядом есть человек, который в тебя верит, жизнь приобретает смысл. А потом вдруг я заметила, что у него очень красивые руки…

У меня в жизни был только один авторитет — отец. И вдруг я поняла, что слова, брошенные Костей вскользь, стали для меня значительно больше, чем даже советы отца.

— Так брать путевки? — спросил Костя.

— Поедем! — ответила я. — Имею я право на отдых?

Костя поцеловал меня.

НА ТЕПЛОХОДЕ

Сегодня уходят «Алтай», «Попов» и «Шевченко» через интервалы в тридцать минут. На пристани бегают толпы туристов, встречаются знакомые, желательные и нежелательные, кто-то передумал в последнюю минуту ехать… Обычная сутолока перронов. Тут же группа «диких» пассажиров, пристают: «Нет лишней путёвочки?»

Путёвки дешёвые. С питанием, с постелью — тридцать-сорок рублей, каюта люкс — пятьдесят. Платить-то надо одну треть — остальное заплачено профсоюзом. Два парня решили спекульнуть: в стороне от профсоюзной массы просят за путевки номинальную цену. Одного я знаю: Женька, кончил в том году Штиглица, вечно отирается на Невском, корчит из себя непризнанного художника. У него явно «коммерческая жилка». И талант, наверное, есть… Он считает себя абстракционистом, пишет «картины»: «Мыс лазури» — голубые пятна с красным, «Космическое рвенье» — тёмно-красный тон с жёлтыми пятнами… У него вечные неприятности из-за «таланта». Ещё на втором курсе его побили прямо в зале Эрмитажа на выставке Пикассо. Он чего-то стал проповедовать, рядом стоял школьник. Школьник слушал, слушал да вдруг как заорёт: «Стиляга!» Женька ему по шее… Другие посетители Женьке по шее. На танцах Женька гордился синяком. Он мне показался интересным. Я даже ходила к нему на свидание — на тот же самый Невский. Меня удивило, откуда у него деньги? Приглашает в «Восточный», а нигде ещё не работает. Секрет оказался простой: у них что-то наподобие кустарной мастерской по изготовлению брошек из дерева.

Его дружок Низов был «коллекционером» этих самых брошек. Показывал ценителям коллекцию, долго ломался, набивал цену, клялся уникальностью, потом продавал. Мне подарили кусок коры с головастиком. Я так ни разу и не надела… Почему-то стыдно было. Римка выпросила. Римка вообще модница. Два дня ходила на лекции с бутылкой пива, всё выбирала, с какой лекции удрать в парикмахерскую. И удрала с «веньяня». Группа-то — шесть человек. Преподаватель, конечно, заметил, сообщил на кафедру. Переводили мы отрывок из «Шицзина» — на употребление иероглифа «чжи» то как грамматической частички, то как местоимения, то как глагола. Потом на зачёте преподаватель припомнил ей «чжи» во всех значениях.

Увидев меня, Женька немного смутился.

— С кем это ты? — многозначительно подмигнул он. — Замуж вышла?

Я сказала, что еду со знакомым.

— Понятно! — ухмыльнулся он. Пошляк!

Костя взял меня под руку, и мы по сходням перебежали на теплоход «Шевченко».