— Во-первых, у него аномальная потребность в сексе, далеко выходящий за рамки статистики случай. Он пытался бороться с этим… разными методами, но безуспешно: даже небольшое воздержание сводит его с ума. Причина доподлинно мне не известна, но мой собственный вывод из обрывков рассказов о нём: это природная особенность, многократно усиленная ранней сексуальной активностью и пережитой психологической травмой, которую он держит в тайне. Хотя, может быть, твоя мать и знает… Во-вторых, эта же самая травма имела и другое пагубное на него воздействие: патологический паттерн сексуального ответа.
Прочитав на моем лице непонимание ни сути, ни необходимости всей этой информации, Амбр делает отступление:
— Я зашла издалека, чтобы тебе было абсолютно ясно то, что на самом деле произошло между нами, и как появился на свет Эштон!
— Я понимаю! — спешу её заверить.
— Дело в том, что у Алекса был друг, хороший друг. Я не помню его имя, но он сделал то, что считал лучшим для Алекса — объяснил мне, как я могу максимально приблизиться и сломать гранитную стену, которой он намеренно отгородился от всех женщин в ту пору.
— Это Марк! — догадываюсь вслух. — Так он не был, он и сейчас есть!
Губы Амбр растягиваются в искренней улыбке:
— Да уж, настоящие друзья идут вместе по жизни до самой старости! — она отводит взгляд, погрузившись в воспоминания, а я жду, не тревожу её.
Спустя несколько минут, словно очнувшись от сна, Амбр выпаливает:
— В общем, Марк, видел, как мучается друг, и решил переломить ситуацию, в которой тот залип, в его же пользу. Он поведал мне в приватной беседе, что если женщина прикасается к телу друга, и этот физический контакт имеет интимный характер, он не может отказать. Не способен ментально — попадает в ловушку, капкан. Клин такой у него, потому и отгородился полностью, чтобы не попасться, пока встречался со своей Лерой. И я подло использовала это знание… о его слабом месте.
— Вы что?! Изнасиловали его? — ахаю я.
— Фактически да. В ту ночь и был зачат Эштон. Не по любви, не даже по взаимному банальному влечению, я просто воспользовалась изъянами и без того изувеченного психически и морально мужчины… А потом, утром, было его лицо, глаза, которые я не забуду никогда — боль и сожаление от своего поступка, который он считал предательством. Он выглядел загнанным в угол, таким обездушенным, обессиленным и таким страдающим, что я решила — нет смысла мучить его, глупо преследовать мужчину, который так одержимо любит другую, даже если это ради его же блага. И это решение стоило мне очень дорого, ох, как дорого! Ведь Эштон для меня самой стал неожиданностью и в корне изменил ситуацию, но к тому моменту, когда я узнала о беременности, ни Алекса, ни его друга уже не было в Париже — они уехали, никому не оставив ни адреса, ни даже номера телефона. Вот такая нелепость.
Амбр пристально смотрит мне в глаза:
— А теперь главное: Эштон всегда чувствовал случайность своего появления. Думаю, это гены — такая склонность глубоко копаться в своей сути, проникать туда, куда любому другому и в голову не придёт. И он страдал от этого. Патологически. Не он один рос без отца, но только у него уверенность в собственной ущербности выросла в масштабы болезни! Я поняла это, когда он отвернулся от своего лучшего друга, с которым дружил ещё с детсадовского возраста. А причина меня убила: отец мальчишки ушёл из семьи! И Эштон всерьёз стал считать его неполноценным человеком, общение с которым недопустимо для него! И он, никогда не произнося вслух своих жалоб, считал неполноценным и себя!
Амбр вздыхает и продолжает: