Абсолют в моём сердце

— Масштабы нашей проблемы дошли до меня, только когда одним прекрасным утром мне позвонили из полиции с вердиктом: «Ваш сын — карманный вор». Эштону тогда было всего девять, и я не поверила. Ни секунды не верила, ни единому их слову, потому что подобное заявление никак не вязалось с личностью мальчика, который живёт в книгах. Эштон молчал. Онемел просто. Я давила, ругала, требовала объяснений, но этот ребёнок иногда был упёртым, как осёл. Поэтому я взяла отгул на работе и проследила за ним: идёт из школы как все, потом сворачивает на шумную многолюдную улицу и начинает вглядываться в лица, затем вновь шагает в направлении, никак не связанном с нашим домом. Замечаю, что он всё время двигается в странной, недопустимой для незнакомых людей близости с высоким темноволосым мужчиной. Очень близко, так, что даже руки как будто касаются. В этот момент я возненавидела собственного ребёнка, думала, убью его за такой позор, но что-то остановило, материнское сердце, наверное: не одёрнула, пошла вслед за ними дальше. А там — ничего не было. Эштон не лез ни в карман, ни в сумку того мужчины, только провожал его. Беру ещё отгул, снова слежу — всё то же самое. И в третий раз история повторяется. Я поняла, что мой сын не ворует, но что именно делает — так до меня и не дошло. Рассказала на работе, и одна женщина, долго лечившая мужа от депрессии, он у неё ещё и суицидник оказался, посоветовала врача-психиатра. Мы пошли, но и спец этот Эштона не разговорил. Всё выяснилось только на втором сеансе… под гипнозом: мой мальчик искал и находил в толпе чужих, проходящих мимо людей, мужчину… на роль отца.

Амбр вытирает покрасневшие глаза:

— Всё что он делал — играл со своим воображением, представлял, что идёт рядом с отцом в зоомагазин покупать собаку… Каждый день один и тот же сценарий — он, отец, собака. Вот так.

У меня боль: в висках, в глазах, в мозгу — везде. Я не была готова к ТАКИМ открытиям, и моя психика, очевидно, оказалась недостаточно зрелой, чтобы переварить такой объём чужих откровений… ну не совсем чужих, конечно.

— Мы попытались его лечить, но Эштон не поддавался — на сеансах просто молчал. Стоило всё это непомерно дорого, и я прекратила эти его бесполезные встречи, попросила только за чужими людьми больше так не ходить. Однако и без лечения он продолжал жить и расти, и один специалист заверил меня, что придёт время, и мой мальчик перестанет зацикливаться на теме отца сам по себе, скорее всего, это произойдёт в период полового созревания, когда он переключит внимание на противоположный пол. И то, чего все другие матери боятся и стараются всеми силами отодвинуть, стало для меня спасением: я не толкала его раньше времени в постель к девочкам, не думай, но и не препятствовала. Старалась уходить из дома, если у него намечалось свидание, или приходил кто… И стало легче, это действительно помогло — он сделался мягче, добрее, спокойнее, даже теплее. Не поверишь, но я впервые за годы увидела на лице сына улыбку. Вот так. Ты просила важное — именно это я и считаю самым важным.

— Почему Вы так откровенны со мной? Ведь это — самые интимные его тайны, не боитесь сделать его уязвимым?

— Уязвимым он делает себя сам своими страхами и ненавистью, прежде всего к самому себе и уж потом ко всем остальным, к своей ситуации и жизни в целом. И если уж ты приехала ко мне во время учёбы со всеми этими вопросами — значит, ему снова плохо! Он сейчас другой, дорого и стильно одетый, по моде подстриженный, отец подарил ему всё, что нужно и намного больше, а глаза стеклянные… Приезжал недавно, деньги мне оставил, сказал, что работает, хочет помочь. Я спросила, когда же он отдыхает, когда с девушкой своей встречается, ведь учится тоже хорошо, а он ответил, что подходящей для серьёзного нет. Я спросила, подходящая — это какая? И он ответил: «главное, чтобы из полной семьи была…». За всей мишурой проблема наша никуда не делась — параноик мой сын. Был им и остался.

— А… Маюми Вам нравилась?

— Кто?

— Маюми… девушка из Токио, японка.

— Была у него какая-то японка, пока учился здесь ещё в Париже. Но я её ни разу не видела. Было бы серьёзно, он бы привёл её, показал мне. А почему ты спрашиваешь?

— Эм… да так. Я просто думала… что он жениться на ней собирался.

Лицо Амбр вытягивается:

— Мне Эштон ни разу не говорил ничего подобного. И влюблённым я его никогда не видела, а это состояние очень меняет мужчину. А если учесть его гены, то… уверена, это не осталось бы незамеченным. Не было у него серьёзного с той девочкой, это точно.

Виснет долгая, тягучая пауза, затем Амбр, словно опомнившись, хватает меня за предплечье так крепко, что даже больно:

— Соня, в Эштоне много сложного и даже плохого, но хорошего больше поверь!

— Я знаю…