Абсолютная реальность

А еще последовательно подумалось ему, в тот момент, когда и себе – не смотреть же? – плеснул пальца на три. Ванька как раз ретиво принялся жарить яичницу «полу-омлет» – гибрид болтушки с кетчупом, – спина его мелко вздрагивала от предвкушения: водку он предполагал выудить у Леонтия всю, оттого и взялся куховарить. Далась Коземаслову эта яичница! Хмыкнул предосудительно в сердцах – а чего, собственно он хотел? В пределах гарсоньерки яйца были единственно свежим и приемлемым продуктом, кроме разве рижских соленых сухариков, не оставлять же в холодильнике, тухнуть и гнить на срок, совершенно неопределенный? Что же, смотрел он на Ванькину трепещущую голодно спину и думал. О нем – а он ведь тоже. Из той самой породы, из «сорочье-вороньей», как и тети-дяди-ассенизаторы, нагрянувшие на беду к Сцилле. Только, положеньицем социально-сословным повыше, да пообразованней малость и пошустрее, как раз в силу этой образованности. И не ради пары якутских бриллиантовых гарнитуров и квартирки на юге, но старается Ванька за высокий куш – сандалового дерева ломберный столик, два полотна В. Маковского, из которых одно точно подлинное, полный столовый набор серебра в стиле модерн конца девятнадцатого века, на двенадцать персон, вдовий дом под Питером в целых восемь комнат, не считая погреба и пристроенного гаража, и много чего еще второстепенно-существенного. А так – что разница между шакалящей гиеной или гиенствующим шакалом. Санитары общественного леса и классового самосознания. Дожирают то, что не дожрали перебившие друг дружку серые волки.

Хотя, зря он взъелся. Как раз крохоборная жадность Коземаслова казалась ему воистину гарантом надежности и нерушимости: нет, не подвела интуиция, родимая, знала, кому довериться. Тому, кто серебряный доллар зубами перегрызет – попробуй, отними. Да и потом, главное. Такие, как тети-дяди-ассенизаторы, Коземасловы-Васятниковы, как раз в глубине души истово ненавидят власть, хотя на виду и прислуживают усердно, почему? Возникает вопрос. «Элементарно Ватсон!». Потому что единственно с властью предержащей «сорочинцы» не могут сладить, когда эта власть патриотично хочет у них что-либо отнять, и порой отнимает без оговорок, самое обидное, грабеж происходит, как правило, средь бела дня, явно, напоказ, еще и виноват окажешься. Сбережения, накопления, схоронки, укрытки, сундуки-рундуки, все, что нажито, нахапано, загребуще-завидуще, все-все! «За так» отдай, за дефолт, за облигацию, за девальвацию, за злостную эмиграцию. И радуйся. Не то, хуже будет. Потому каждый Коземаслов давно решил про себя – спросят, так молчи, нашел-потерял, все едино. Молчи, с одной стороны, о том, что имеешь, и по-сиротски поддельно скули со стороны другой, мол, грабят-убивают честного, скромного обывателя. Какой-такой Гусицын? Знать ничего не знаю, и вообще, как раз сейчас пишу в Страсбургский суд по правам человека. Еще и не трогал никто толком, так, едва руку протянули, а уже вопиет, уже – вони пошло, точно от американского скунса, дальше только злее будет. Ни один правоверно-правдоискательствующий, всамделишне-бескорыстный либерал таково не разорется, потому как задаром так и не орут, стимула настоящего нет. Ситуация чреватая. Тут надо разве солидный обменный бонус предложить, чтобы Ванька сдал. А власть, она на этот счет – прижимиста, что и понятно. Заинтересованность у нее казенно-служебная, а у Ваньки, напротив, захребетно-кровная. Такие Коземасловы не одну смену «сорочьих» поколений, поди, с ней, с родимой, играют в догони-найди-утрись-ка. И частенько выигрывают, потому что, в отличие от Леонтия, слишком хорошо знают хитрые правила навязанной игры. И правила те полу-уголовные: никому нипочем не верь, никого, ни мертвых, ни живых, не бойся, но ежели чего просишь, делай так, чтобы дурак сам тебе предложил, а ты как бы условно согласился. Главное же, завсегда чти свою выгоду! А за безгонорарную идею пусть всякие «ириныхакамады» стараются, мы пока в сторонке обождем.

Вот и получалось. Как в известной народной притче о замерзающем воробье, гадящей корове и ловкой кошке. Не всякий тебе враг, кто искупал в дерьме, и далеко не всякий тебе друг, кто из того дерьма вытащил. Выходит – на сегодня лучший друг ему Ванька Коземаслов? А возможный безжалостный недруг – все равно, что родной, Костя Собакин? В который раз Леонтию приходилось опять признавать – просто такая жизнь. А пошла она на…!

Он закрыл глаза, отгородив себя от зверствовавшего показательно в полицейском участке «железного Арнольда», от лунного света, бессовестно пробивавшегося из-под скошенных неровно планок алюминиевых жалюзи, от реальности абсолютной и относительной, от мира, от кровати, от всего вообще. Как же хочется спать! Хоть на часок. Леонтию предстоял не то, чтобы трудный, но рискованный и непонятный в исходе день. На завтра запланирован был их совместный с Пальмирой визит в Москву. И опять без Коземаслова не обошлось. Что же – вышел бы толк.

Здесь Родос, здесь прыгай!