Абсолютная реальность

Леонтия окликнули вдруг, дружелюбно, но и настырно, «Лео, брателло! Ба, знакомые все морды лица!» Обращение было более чем, фамильярно-панибратским, он как-то даже испуганно оглянулся. Кто бы это мог быть? Оказалось – закадычные соавторы, литературно-пародийный тандем Симак и Коляда. Фамилии собственные, на удивление, не псевдонимы, они так и подписывали свои коварные опусы «Симак-Коляда» без инициалов и прочих указаний на авторские род и пол. В некоторых кругах попроще, подобных им персонажей, иначе записных шутников, называли «приколистами». Леонтий хорошо знал этот сложившийся в последние времена производственно-творческий тип а-ля «ильфопетровка 50», цифра 50 возникла отнюдь не по фантасмагоричной аналогии с булгаковской «нехорошей квартирой», но всего лишь в параллель Б. Никитской, где по схожему адресу располагался уцелевший Писательский Союз. Многие совестливые и не найденные до поры таланты, желающие переждать черные безденежные времена, устремлялись в коммерчески выгодную и не чересчур «желтую» пародийную степь, где царили «полный глумеж и стеб» над чем угодно и как угодно, стремились, да, многие, но не многие, как то и положено простым законом естественного отбора, достигали ощутимого успеха. Именно сообщество Симак-Коляда, случай нельзя сказать, чтобы исключительный, такого успеха смогли достичь. Леонтий очень даже представлял себе почему. Всего-навсего созидающая «продукт» удачливая парочка выполняла главное и необходимое условие любой суперуспешной пакостно-ироничной поделки. Включая, понятное дело, непременное наличие порогового, проходного значения таланта обыкновенного. Они, без преувеличений и исключений, стойко работали в паре. Потому как, злобно-глумливое произведение, это вам не «Дворянское гнездо» Тургенева, и даже не «Молодая гвардия» Фадеева, требующие усидчивых, отшельнических трудов-изысканий. Там, где повествование идет не столько вширь, сколько устремляется вглубь, без кабинетной изоляции не обойтись. Напротив, если заявлен лишь возможно более широкий охват событий текущих и явлений поверхностных, тут уж один ум хорошо, а два еще лучше, свой глазок смотрок, а четыре глазка высмотрят чего нарочно не придумаешь. Потому – уж так сложилось, юмор-сатира в одиночку пишутся плохо. Если само собой, ты не безумный, редкий гений, балующийся порой пустяками. Иначе – требуется эффект «трута и огнива», чтобы из искры вышло пламя, когда экспромт-издевка передается соседу, порождая пограничный в пристойности сарказм, одно нарочное языковое искажение цепляется за другое, и возникает неплохо продаваемое произведение, скоро и споро разбираемое читателями на повседневно употребляемые гэги и клише.

Симак-Коляда были авторами себя уважающими, что значит – «употреблявшими по назначению» только самые расхожие в российском обществе франшизы. К порождениям их пера относились, в частности, следующие бессмертные творения: «Парк юркого гибрида» в трех последовательных частях, противный любой конструктивной мысли «АлКхимик или военрук и Света», так же совершенно уже скандальная, апокалиптическая эпопея «Рельсы 2041», «Шпалы 2042» и «Полный каюк РЖД 2043». В отношении всяких там «гаррипотеров» и «властелинокольцов», однако, они считали недостойным себя повторяться, вернее, повторять за другими прочими уже переваренное и выданное на книжные прилавки и в общедоступное «интернет-скачивание». Симак-Коляда свой созидательный союз ценили и не разменивали на мелочи. Они уже пустили слух, что в неотдаленном будущем, о-о-о! ни в коем случае не пропустите или сами себе не простите! В ближайшем и непосредственно грядущем времени, то есть уже вот-вот, ожидается типографское рождение окончательной версии «Горы пустых престолов», может даже и в шести отдельных томах. Причем каждый очередной том, если, разумеется, то пропустит цензура, планировалось прямо назвать «Жопа 1, 2…» и так далее. Без обиняков.

Леонтий не слишком торопливо, с достоинством, подошел к порядком уже нализавшимся соавторам. Хоть какое развлечение. Симак-Коляда даже и в нетранспортабельном виде никогда не давали слабину на язык, точнее на пару языков, змеино-жалящих и обидно-неограничительных.

– Обставил тебя Пашка-мордашка! – тут же уныло-ехидно сообщил ему первый номер литературного тандема, коротко стриженный, каким-то неестественным наждачным ежиком, вечно обморочно-тощий и неопрятно-небритый, похожий на беглеца из мест отдаленных, то ли уже господин, то ли еще товарищ, Симак.

– Пашка-какашка! Пашка-негритяшка! Пашка-смирительнаярубашка! – выстрелил трескучей очередью невнятную белиберду номер второй, колобкообразный Коляда, лысина его, необыкновенной, дынной продолговатой формы возбужденно светилась. Коляда был пьян куда основательней своего «содельника», кажется, уже до той гранично-приличной степени, когда нужно удалиться по-английски, во избежание скандала.