…Ваша жизнь, по крайней мере, ее детское начало, ни в малой степени не похожа на мою. Выхолощенную, непререкаемо ограниченную, где красные волчьи флажки разнообразных долгов и обязательств провешены раз и навсегда. И я читал – читал Вас и удивлялся, как же можно без этих флажков? Анархия, беспредел, несчастье. Не верил ни на единую секунду, еще вчера не верил, будто без флажков этих счастье возможно. Возможен самообман, неподлинная свобода, но счастье? Теперь я знаю. У Вас тоже были свои флажки. Другого цвета и на другого зверя, на мифического йети, снежного человека, или на единорога, в общем, на существо, пытающееся жить в мире реальном по нереальным законам. Это прекрасно и это страшно. Не Вам, но мне. Впрочем, может, Вам тоже. Тоже страшно было так жить. Но иначе было нельзя. Ваши правила и Ваши долги, те, что обозначили, размежевали на боевые квадраты Ваши детские годы, как мне кажется сегодня, скорее всего, еще категоричней, еще строже, еще безжалостней, чем все известное мне на себе самом. Я спрашивал себя, в недавнем времени, как можно жить на свете – как можно жить, не обременяясь ничем, никем, и плюя сверху вниз на общепринятое. Ныне я знаю ответ: никак. Так жить нельзя. Правда, этот же ответ я давал вчера, и позавчера, и… так далее. Но теперь я даю его с единственной поправкой. Вы так и не жили. Я это тоже знаю. Я догадался. Я прозрел. Иногда человек может поставить себе более жестокий, добровольный предел, чем даже самое нетерпимое общество потребует от него. Только – предел этот может быть любым. Одни ограничения снимаются, вырываются с мясом и кровью, чтобы тут же воздвиглись другие, еще более безжалостные – безжалостные к себе самому и своим близким. Ваша мама жила так, и заставляла так жить Вас. Плохо это или хорошо? Я понимаю лишь – я задал здесь идиотский вопрос, потому что категории подобраны неверно. В долговых самоограничениях нет таких понятий: добро или зло. Потому что, как раз любой, произвольно выбранный для себя набор обязательных правил – он-то и задает изначально, что такое хорошо, и что такое плохо. И если планка слишком высоко поднята над головами других, как следствие, возникает непонимание. Когда уровень долга слишком низок, чего ж тут не понять? Это есть у каждого в душе: эх, как бы попроще и для себя поудобней. Но чтобы насиловать собственную природу, загоняя ее в матрицу несуществующего совершенства? Нет, такое понять нельзя. Или очень трудно. Мы все, или многие из нас, или… ну хорошо, некоторые из нас, читали фантазийные, литературные биографии замечательных людей. Ленин, Рузвельт, Мао, Де Голль, Солженицын – но ни единый из нас, или мало кто из нас, на деле верил, что именно так они и жили. Скидка на выдумку, на идеальный образец, на приукрашенный «агитпроп», на воспитательный момент для юношества. А что если? Я думаю и полагаю теперь? Нет, конечно, они не жили так. Так, как о них рассказано и написано. Но они пытались. В реальности, в действительной каждодневности, у них были такие в точности флажки, как у Вашей мамы. На йети, снежного человека, и на сказочного единорога.
…а я есть обыватель. Не обольщайтесь, пожалуйста, на мой счет. Образование, воспитание, окружающая среда, единство и борьба противоположностей, чушь собачья. Необыкновенные люди вне всего. И всегда. В королевских покоях и в лавке мещанина. Франциск Ассизский был сыном купца, рыночного торговца, менялы, развращенного площадью. Принц Шакья-Муни он и был, одно слово, принцем. Толстой был графом, а Федор Михайлович – каторжником. Сотни графов и тысячи каторжников. Огромная тяжелая масса пролетариев и… только один Горький. Корсиканский головорез Бонапарт стал императором, а крестьянская девушка Жанна – спасительницей отечества и святой. Не стоит объяснять, отчего это произошло. Мне не стоит объяснять Вам, отчего это произошло. Потому что ответ Вы знаете не хуже меня…