Абсолютное зло

«Так… Друзья, друзья друзей, их друзья. Да я и половину народа не знаю.

Жара. Сейчас сдохну! Хотя, куда уж дальше?! Сейчас вынесут. Интересно, во что они меня одели? Сволочи, хоть всплакнул бы кто. Ну вот, поставили на табуреты среди убогих могил, покосившихся оград и крестов. А ведь все могло бы быть по-другому…».

Ухоженное Арлингтонское кладбище, усеянное зеленой травой.

Аккуратные могильные плиты, ухоженные и строго одетые провожающие.

Виновник в ярком и сияющем гробу, в охрененной форме морпеха, а не…

«Суки!».

В старых джинсах и потрепанной кожанке.

«Молчат, будто сказать про меня нечего. Ну, не тяните, закапывайте уже!

А ведь это можно было сделать красиво…».

Боевой генерал произносит офигенную речь о том, какой покойный был герой, как достойно сражался и не менее достойно откинул копыта. И, судя по всему, рога тоже…

«Что за урод трётся возле моей жены? Кто же он такой? А он бы мог быть моим…».

Боевым товарищем, которого покойный спас, прикрыв собой, заслоняя от множества пуль. Он стоит рядом и держит супругу погибшего за руку.

«А не за задницу!».

И говорит шепотом, как ему жаль, и какой павший в бою был крутой, что он (друг) обязан ему (погибшему) жизнью, и что если бы не Виктор… Все тот же боевой генерал, поправив мундир и фуражку и приняв из рук морпеха государственный флаг, поворачивается и четким строевым шагом идет к вдове героя и передает флаг ей.

«Почему-то странные ассоциации возникают при виде передачи этой посмертной награды».

Вместо генерала возникает добротная русская баба. С длинной косой и кокошником на голове. Флаг в руках превращается в ароматный и румяный каравай, с солонкой наверху. Скорбящие сослуживцы оборачиваются Урановскими бабушками, которые на несколько голосов горланят зарубежные хиты прошлых лет.

«Стоп. Ага, закапывают. Ну, вот и все. Церемония та ещё».

Невесть откуда взявшийся черный кот, помочился на свежезакопанную могилу.

Вдова подходит к холмику.

«Ну, сейчас она что-нибудь скажет, уронит слезу».

Она открыла свой миленький ротик и произнесла… Нет, не:

— Дорогой, я буду вечно помнить тебя и не смирюсь с твоей смертью. Я проживу остаток своей жизни в скорби…

А: — Гори в Аду, жалкий ублюдок!

Управление Имперского сыска. Секретная лаборатория. 16 часов 00 минут.

Виктор открыл глаза и подумал:

«А, реально, если я умру, кто придет на мои похороны? Как и где меня погребут? Припомнят ли мои заслуги? Всплакнет ли кто над могильным холмиком? Хотя, кому рыдать? Ни детей, ни жены, ни прочих родственников».

Капитан помотал головой, отгоняя мрачные мысли.

Колонки вновь издали пульсирующий звуковой сигнал, похожий на тот, коим микроволновые печи извещают своих хозяев о том, что чертов горячий бутерброд опять, падла, перегрелся и сыр растекся по блюдцу. Или наоборот: тарелка раскалилась — в руки не возьмешь, а суп до сих пор ледяной.

Воронцов вздрогнул. Пепел, истлевшей до фильтра сигареты, обломился и упал на пол, выложенный керамической плиткой, которую выпускали лет сто назад. Виктор с надеждой посмотрел на монитор.

— Сука!

Посередине экрана мигала надпись:

«Совпадений не обнаружено».

Следствие снова зашло в тупик.

Концертный зал «Фанер-холл». 17 часов 30 минут.

Виктор оставил «Майбах» на стоянке и подошел к центральному входу. Он потоптался среди уходящих ввысь колон, разглядывая афиши, плюнул, увидев рекламу шоу карликов-трансвеститов, и потянул на себя позолоченную дверь.

Холл впечатлял. Повсюду стояли скульптуры обнаженных женщин в самых разнообразных позах. Такому обилию каменных изваяний мог бы позавидовать и Павловский парк и Екатерининский, вместе взятые. Но что-то в них показалось Воронцову странным. Сыщик вгляделся в лица мраморных дев. Ну конечно же!