Абсолютные миротворцы

– Уходи с нами, Алекс. Тебе дома тоже жизни не будет, извини. Тебя минимум на год загонят в резерв и будут проверять. Насчёт Тима ты отболтаешься, уверен, но… Работать не дадут.

Я уже не сижу – лежу, уронил руки на стол, лицом в них уткнулся.

Мы не проиграли. Это не конец.

Как же я вас всех ненавижу, сволочи.

– Дана, что скажешь?

Она виновато разводит руками.

– Мне не внедриться к землянам второй раз. Была бы мужчиной… Женщина слишком заметна. Я больше ничем не могу помочь, Алекс.

Ещё утром я был относительно живой, а сейчас в два раза более мёртвый, чем когда-либо. Никого не осталось, ничего не осталось. Меня все бросили.

Безумная мысль: та девчонка. Найти её теоретически можно. Обработать как следует – наверное, сумею. Что мне это даст? Ничего, кроме женщины, которую я обманул. Ничего. Будь реалистом, Алекс, шансов на Земле у тебя ноль. Даже с фальшивой мордой не продержишься ты там больше месяца. Ты не шпион и никогда им не был, тебя забросили только ради твоих способностей налаживать контакт с людьми. А сам по себе ты спёкся. Кончился. Убил тебя этот бесконечно длинный день. Ухлопал.

Но мы не проиграли. Должен быть выход.

– Ладно, – говорю. – Спать пойду.

Двое суток я лежу в каюте, баюкая на груди свой красивый чёрный пистолет. В трюме грустит красная машина Маша, иногда мне кажется, я чувствую, как она меня зовёт.

Сунулся Борисыч, я сказал, что застрелю, он поверил и исчез. Иногда заходила Дана, говорила какие-то добрые утешительные слова, я толком не слышал. Потом она постучалась: заходим на орбиту, будем садиться, иди в рубку.

– Куда садиться? – это не голос, это стон разочарования.

Почему все такие кретины? Спасаешь их, шкурой своей рискуешь – никакого понимания. Башкой прямо в петлю лезут. И чего ради я тогда стараюсь?

– Вы совсем идиоты? Ты сядешь – и уже не взлетишь. Наших, что ли, не знаешь? Дашь тягу, и тебя подстрелят тут же. Расценят как попытку к бегству. Кстати, справедливо…

– Но я должна тебя высадить!

– Ничего ты не должна. Нельзя садиться. Тебе и с орбиты придётся улепётывать на полном газу, как только передашь сообщение…

Она присаживается рядом и ждёт. Видит: я что-то придумал.

– Даночка, ангел мой, ты отдаёшь себе отчёт, что сейчас предашь корпорацию? Сознательно предашь? После стольких лет службы?

– Да. Там для меня нет надежды, – говорит она просто.

– Для меня тоже нет! Чтобы надежда появилась, надо драться. Головой об стенку биться. До упора и дальше.

– Они Борю убьют. А я…

– Боря дал тебе надежду, – говорю так едко, как только могу.

Как только умею. Профессия научила.

И не пробиваю Дану, даже не особенно трогаю. Потому что Боря, сволочь, и вправду дал ей надежду. А у меня отнял. Придётся сделать новую. Из чего?

Вероятно, из чего-нибудь плохого, ведь хорошего не осталось. Хотя бы из той девчонки, неспроста она у меня перед глазами стоит по сей день. Враг. Противник. Но хорош, чёрт возьми. Из такого врага не грех сделать друга. На голой искренности. Вообще без обмана. Это будет высший пилотаж. И удрать вдвоём на нейтралку, если вдруг проиграем. Встречу там Борисыча – морду ему разобью вдребезги. И прощу. Да уже простил.

А ведь тоже вариант на самый крайний случай.

Хотя лучше бы нам гипердрайв добыть поскорее. Не знаю, каким образом. Родить. Пусть разведка придумает, как. А мы что, мы кукловоды. Добрые, в принципе, люди…

Сажусь рядом с Даной и говорю:

– Ты бы хоть поплакала надо мной, зараза красивая.

Не объясняю, зачем и почему, сама знает.

И она кидается мне на шею и начинает реветь. И за меня, и за себя. Оплакивает наше прошлое, закрывая эту тему навсегда, и над судьбами нашими дурацкими плачет, и, главное, сбрасывает дикое напряжение последних дней. Ей это надо. Борисыч её так не вскроет, а ей надо, я же вижу.

Потом она целует меня солёными губами и шепчет:

– Ну бабник же. До слёз готов довести женщину, только чтобы она тебя поцеловала. Алекс, Алекс, золотая ты душа… Перестань себя убивать, начни жить. Хочешь меня? Возьми. Сейчас можно. Нам с тобой сейчас всё можно…

– Не всё можно, – говорю. И целую её нежно-нежно, и сердце замирает от тихой радости, потому что понимаю: не вру и не шучу. – У меня теперь невеста есть. На Земле. Ну, ты её на той записи видела…

Другая бы обиделась насмерть, а эта начинает хохотать сквозь слёзы.

– Ну ты псих, – говорит. – Но тебе, ненормальному, только такая и подойдёт. Знаешь, я горжусь, что была твоим пилотом. Ты потом, когда все кончится, обязательно выйди на связь. Будет надо, я вас спрячу. А не надо – просто дай знать о себе. Борьке прикажу на коленях перед тобой ползать, чтобы ты его простил.

– Да уже простил, только ему не говори. Но в рожу он получит. Разрешишь, командир?

– Разрешаю. Ну?…

– Утираем слёзы и идём работать.

На прощание мы всё равно целуемся, совсем не по-дружески. Но это ведь на прощание. Нам сейчас можно…