Абсолютные неприятности

– Уважаемый Шфепп, – говорит, ядовитый, как мышьяк, – вы кого-нибудь посылали за этой самкой? И почему именно за этой?

В ответ – тихий такой голосок – как у вши:

– Не представляет научного интереса. Никого не посылал.

Тот, виноватый, похоже, охранник, бурчит, как в животе:

– А номер-то вашего сектора, Шфепп! И пропуск ваш с вашей подписью!

И Шфепп снова шелестит еле-еле:

– Ну как же, позвольте? Я ж никого не посылал. Я ж уже объяснил – не представляет…

А Тшанч совсем вышел из себя. Тут уже не карандаш – целое бревно ломается:

– Варвары! – трещит с привизгом. – Украли ценную особь! Как раз вовремя! Ведь сожрали небось?! Ну точно, сожрали! Вам что, паёк не выдают, учёные?! Хуже уголовников, честное слово…

Но я не Тшанч, слава богу. Я смекнул кое-что. Только поверить боюсь. Но мне интуиция подсказывает, шестое чувство – аж дух захватило. Ну думаю, настал психологический момент для появления меня.

Захожу в зал. Свет убрали, только от мониторов цветной сумрак стоит. И в этом сумраке тени снуют, суетятся, грабками машут – проблемы у гадов.

– Тшанч, – говорю, негромко так, спокойно, – что случилось, а?

И все разом заткнулись и замерли – как по команде.

Тшанч говорит:

– Рекомендую, господа, тот самый теплокровный, о котором я рассказывал.

– Это да, – говорю. – Но случилось-то что?

Трёт верхними ладошками нижние.

– Да небольшое недоразумение, – говорит. – Тут кто-то из загона по ошибке твою самку забрал. Но она найдётся…

– Ты ж, – говорю, – вроде бы кричал, что её того… съели? Или мне показалось спросонок?

Так трёт, что вот-вот до дыр протрёт. Что-то его хорошо прижало, какие-то левые обстоятельства. Интересненько.

– Да я так, – говорит. Уже без всяких карандашей, без всякого визга – жужжит, как пчёлка. – Я так, понимаешь, для красного словца… Но если что, мы тебе другую самку подберём, какую захочешь, у нас полно, ты не переживай…

Всё правильно. Я так и думал. Но закатить бучу мне сам бог велел. И я как рявкну:

– Как это «не отыщется»?! – они аж присели, поджимают свои лопухи, их-то голосочки против моего слабовато выглядят. – Да ты соображай, что говоришь! Что ж ты из себя специалиста строил по нашей психологии, если не понимаешь ни рожна?! У нас же комфортные условия для размножения, знаешь, как фигово достигаются?! Мне что, объяснять надо, что другая самка не подходит?! У меня узкий спектр приемлемости! Мне, может, из-за вашего бардака будет вообще не размножиться – что ты тогда скажешь?!

Какие они стоят виноватые – сердце радуется. И я дожимаю.

– Сволочи вы, сволочи, – говорю трагически. – У нас, у теплокровных, от таких вещей запросто помирают. А иногда и окружающих душат – от темперамента зависит. Я, может, теперь смысл жизни потерял. Депрессия. Видеть никого не охота.

Он меня хватает за шею, а я его грабку скидываю. Видимо, страшное оскорбление – потому что морда у него вытягивается.

– Прости, – говорит, – не ожидал я, что так выйдет… Ну попробовать-то можно, правда? Может, ещё та отыщется… а может, у тебя дома какая-нибудь подойдёт… утрясётся как-нибудь… Ты уж, пожалуйста, сейчас не раскисай. Сейчас сил нет, как твоя помощь нужна. Мы оборотня в наружном тоннеле видали. Значит, он может и в подземелье просочиться – представь?

– У-тю-тю, – говорю, – какие вы добрые! Сейчас, пока я нужен. А когда тварь поймаем, под каким соусом меня сожрёте, а?!

Ух, и лебезили же они! И уговаривали, и рассыпались в извинениях: как я вообще мог подумать, что меня могут съесть?! Они вообще теплокровных не едят! Они вообще – только травку. А тот урод, который Аду забрал без спроса – он просто отдельно взятый выродок, позор и поношение всему роду подземных хозяев.

Ишь ты, думаю, поджали хвостики. Ну я вам на них насыплю соли, мои дорогие! Как у вас всё хорошо, так бедного теплокровного шантажировать можно, в подопытные кролики записывать, угрожать, а как припекло – «прости, что так вышло»!? Фигушки.

– Ладно, – говорю. – Я гуманист. Я обещал. Так и быть. Но с утра. Сейчас у меня душа болит, и потом, я спать хочу. Заторможенный я вам всё равно ни к чему.

Согласились. Тем более, что оборотни, видать, тоже спят по ночам. В смысле они так думали. Ну, отвели меня в операторскую, всех оттуда разогнали и прикрыли дверь. Деликатные…

А сна у меня ни в одном глазу. Я лежал и ждал событий – а сердце у меня билось так, будто вот-вот выскочит.

Как умудрился заснуть – чёрт его знает.

Проснулся оттого, что когтистой грабкой за плечо тряхнули.

– Вставай, – говорят, – Снайк. Охотничий сезон уже открыт.

Глазюки горят в темноте, как те самые карманные фонарики.

Спросонья подумалось: какой-нибудь патрульный пошустрее. И вдруг меня как ударит: откуда гад знает, как меня звать!? Никто ж из них не интересовался!

И тогда я его глажу по шее. Нежно-нежно.

– Конечно, – говорю, – пойдем, дружок. Пойдём, малыш. Я уж заждался тебя.

И только одну малую минуточку слышу тёплый смешок. Ни один подземный житель на такой звук не способен – разве если только запишет каким-нибудь механическим способом. Но такой ангельский хихикс разве запишешь точно!

А он щёлкает и шипит, как и полагается хозяину: