Абсурд

И вот тут случилось то самое, при воспоминании о чём кровь стыла в жилах Василия Чибисова, крутой нрав которого был известен и за пределами Кержи. Первое ощущение – что он завис в воздухе. Так оно и было: две пары жёстких рук с двух сторон как куклу подняли Чибиса в воздух:

– Куда спешишь, мужичё, и надо ли так быстро, – круглая бородатая ряшка заслонила Чибису спину Ульяны.

– Дядя, не рви так, упадёшь, – осклабилась вторая, носатая.

Чибис не успел ни понять что-либо, ни даже выругаться: его, дёргающегося, понесли. И пронеся несколько шагов, неожиданно, резко задрав ему ноги, посадили в глубокую, жирную весеннюю лужу, что торжественно красовалась в центре села.

– Вам удобно? – кудреватый пижон с издёвкой склонился перед Чибисом, подмигнул. Дружно хохотнув, троица, не оборачиваясь, пошла дальше.

Чибис хорошо помнил, что за всё это время не сказал ни слова, ошеломлённый. И ещё помнил, что так и сидел некоторое время в луже: молча и, наверное, с разинутым ртом. Запомнил так же любопытные взгляды баб из сельповской конторы, что окнами как раз и выходила на эту лужу.

Он не побежал вслед за обидчиками, не бросился в драку, – бешенство схлынуло, понял, что получит ещё, если ввяжется. Но уже тогда он знал, что найдёт их и отомстит. Отомстит жестоко. Знал, что это пришлые сплавщики и будут они в кержацких краях ещё несколько дней. А тогда просто бездумно пошёл куда глаза глядят, – чтобы успокоиться. Так же бездумно залез в кузов ЗИЛа, который полз по разбитой дороге в сторону лесопункта, что в десяти километрах от Кержи. В тряском кузове опять засвербила насущная необходимость опохмелки. Доехав, зашёл в поселковый магазин, – там продавщицей была жена свояка, выпросил у неё в долг бутылку красного. Выпив полбутылки, бесцельно пошатался по пустому посёлку – день был рабочий, – и затем угрюмо поплёлся по лесной дороге обратно в Кержу. И тут – эта встреча…

Всё: злоба, боль унижения, нутряная звериная жажда мести – всё разом проснулось, когда Чибис смотрел в спины семерым сплавщикам. И вместе с этим пришло спокойствие, холодная решимость и расчёт, всегда выручавшие Чибиса в сложные минуты: и когда он в половодье спасал колхозный скот из затопленной фермы; и когда он с неописуемой наглостью уходил на своей «Казанке» от рыбнадзора; и когда с голыми руками шёл на ножи вербованных. И не зря его прозвали Бешеным – наступи Чибису на мозоль, то хоть калёным железом его жги – от своего не отступится. Полтора года назад по приморозку запрягал норовистого Вольного, тот взбрыкивал, не давался. Чибис, вспылив, хлестнул супонью по лошадиной морде. Гордый жеребец, вздыбившись, рванул, понёс, – постромки отлетели, но Чибис успел схватиться за вожжи. С версту Вольный галопом волочил Чибиса по смёрзшейся кочковатой дороге. Наконец, остановился у фермы. Сбежавшиеся бабы ахнули, запричитали – вместо Васьки Чибиса увидели что-то бесформенное, кровавое. Чибис был почти без памяти, но пальцы по-прежнему железной хваткой сжимали вожжи, волочи его ещё версту – не разожмёт. Неделю после того Чибис отлёживался и домашние, а вместе с ними и рассудительная фельдшарица с коровьими добрыми глазами, изошли от чибисовой матерщины. А когда боль совсем донимала, Чибис на весь большой дом голосил блатные песни.

Да, быстро подвернулся час расплаты и Чибис не был бы самим собой, если бы упустил его. «Твари вербованные, схватите у меня сегодня горя…», – голова работала спокойно, превращая увиденное и услышанное в план действий. Сплавщики шли вверх по течению Сони, а в километре отсюда по этому берегу стояла изба, в которой обычно останавливались сплавщики во время прогона моля и окатки. Ясно, и эти там остановятся. Из отрывка разговора Чибис понял, что прошлую ночь они не спали, разбирая затор, а следующий лес пойдёт по реке где-то через сутки. Так что всё ясно: через пару часов эти твари, заглотив по стакану на рыло, и наоравшись песен (поскольку за спиной у одного была гитара), будут дрыхнуть, как убитые, – хоть режь их, хоть жги. При этой мысли у Чибиса даже челюсть стала подрагивать от предвкушения.

Что он сделает, как отомстит, – Чибис пока не знал. Мелькнула подленькая мысль забрать все деньги и ценное, что подвернётся, когда уснут, но эту мысль Чибис тут же отогнал. Бывали в Керже кровавые драки, пьяные мстительные разборки, но воровство – никогда. На селе и замков-то ни у кого не было, уходили из дома хоть на день, хоть на неделю, – просто приставляли к дверям любой батог наискось: знак, что дома никого нет, и всё. И даже сейчас, когда понаехало пришлого народа за длинным северным рублём – не запирались, поскольку пришлые, хоть и жуликоватый порой народец, тянуть руки к чужому боялись: поскольку в глухих этих краях весь Уголовный кодекс помещался в одной строке: закон – тайга, прокурор – медведь. И действовал этот закон с завидной неотвратимостью.