Аччелерандо

– Он прислал ей нашу кошку. Из всех подленьких, низких и откровенно бесчестных поступков, которые он когда-либо совершал, этот был самый худший. Кошка была моей, но он перепрограммировал ее и сбил с пути истинного, удалось превосходно. Дочке тогда было всего двенадцать – впечатлительный возраст, я уверена, ты согласишься. Я пыталась воспитать ее правильно. Дети нуждаются в морали – особенно в меняющемся мире, даже если им это не очень нравится. Самодисциплина и стабильность, иначе взрослости тебе не видать как своих ушей. Я боялась, что со всеми своими апгрейдами она никогда не сможет по-настоящему разобраться в том, кто она такая, что в конечном итоге она станет больше машиной, чем женщиной. Но Манфред никогда по-настоящему не понимал детство – в основном из-за того, что сам никогда не взрослел. Он всегда был склонен вмешиваться в чужие дела.

– Расскажи мне о кошке, – тихо говорит Сирхан. Один взгляд на дверь погрузочной платформы говорит ему, что ее недавно ремонтировали. С краев хлопьями сахарной ваты облетает тонкая белая патина отработанных робопылинок, из-под нее поблескивает металлическая поверхность, сверкающая на солнце синеватыми переливами. – Она вроде как пропала без вести?

Памела фыркает.

– Когда твоя мать сбежала, кошка выгрузилась на ее старвисп и избавилась от своего физического тела. Уж она-то не была тряпкой – единственная во всей этой шайке-лейке. Может, она просто не хотела, чтобы я потащила ее в суд как враждебного свидетеля. А может даже, твой дед установил в нее программу самоликвидации. К сожалению, я не могу ручаться, что это не так. После того как он перепрограммировал себя, чтобы считать меня своим заклятым врагом, вполне мог и не такой фортель выкинуть.

– То есть, когда мать умерла, чтобы избежать банкротства, кошка… решила здесь не задерживаться? Не оставив после себя ничего? Как примечательно! [И как суицидально], добавил он про себя. Если личность искусственного происхождения грузит свой вектор состояния на килограммовый межзвездный зонд, не оставляя за собой архивных копий, а зонд тот улетает за три четверти расстояния до Альфы Центавра, и в его конструкции не предусмотрено надежных способов возвращения в целости, этой личности явно не хватает более чем нескольких методов в фабрике объектов.

– Эта зверюга мстительна. – Памела в сердцах вонзает трость в землю, отпускает ее. Оборачивается к Сирхану и смотрит ему в глаза, чуть запрокинув голову. – Какой же ты у меня высокий мальчик.

– Человек, – на автомате поправляет он. – Прости, но я еще не определился с этим.

– Человек, мальчик, штука, зови, как хочешь. У тебя есть пол, разве не так? – резко спрашивает она, выжидающе разглядывая его, и наконец он кивает. – Никогда не доверяй людям, не способным определиться, мужчины они или женщины. С такими ни за что в разведку не пойдешь.

Сирхан, поставивший свою репродуктивную систему в режим ожидания, не желая испытывать связанных с ней неудобств, пока она ему не потребуется, прикусывает язык.

– Чертова кошка, – жалуется бабушка. – Свела бизнес-планы твоего деда с дочуркой моей и утащила прочь, во мрак. Науськала ее против меня. Подначила ее участвовать во всем этом безрассудном раздувании пузырей, из-за которого и произошло в конце концов перенасыщение рынка, уничтожившее Империю Кольца. И теперь она…

– Она на корабле? – с готовностью спрашивает Сирхан.

– Может статься. – Памела сощуривается на него. – Хочешь и у нее интервью взять?

Сирхан даже не пытается отрицать:

– Я историк, бабуля. Этот зонд побывал там, где еще не бывал ни один человеческий сенсориум. Может, вести, что он нам принес, и стары, и, возможно, сыщутся стародавние иски, которые захотят поживиться командой, но… – Он разводит руками. – Работа есть работа. Мое дело – исследовать руины, и я его хорошо знаю.

– Ха! – Она пристально смотрит на него и очень медленно кивает. Подается вперед и складывает морщинистые руки на набалдашнике трости: суставы на пальцах смахивают на грецкие орехи. Кости настоящего скелета – не экзоскелета одежд – знай себе скрипят, подстраиваясь под ее доверительную позу. – Ты получишь свое, лапушка. И я свое получу. – Шестьдесят горьких лет – и вот уже скоро главная цель окажется прямо на расстоянии плевка. – Между нами говоря, твоя мать так и не поймет, что ее свалило.

– «…между нами говоря, твоя мать так и не поймет, что ее свалило», – произносит кошка, скаля игольчатые зубы на королеву в большом кресле, вырезанном из монолитного куска вычислительного алмаза. Королева – в кругу друзей: все важные ей люди собрались вокруг. Ну и еще где-то здесь присутствует Слизень. – Просто еще одна судебная тяжба грозит – ты с этим справишься.