– Я
– Мой
– Увы, она уже здесь. – Аннет качает головой. – Сирхан – чудно́й ребенок. Он похож на свою бабушку, Памела для него – во многом образец для подражания. Само собой, она будет на встрече – ведь он ее пригласил.
– Они нас будут
– Ну да, а что в этом такого? Этой встречей он хочет отметить старт особого проекта. Он создает семейный архив – и потому покамест замораживает иск. Вот почему все здесь, и даже я. – Аннет довольно скалит свои обезьяньи зубы. – Надо думать, их здорово смутит мой прикид…
– Расскажи про эту библиотеку, – просит Эмбер. – И заодно – про этого моего сына, которого я ни разу не видела, от отца, с которым я ни разу в жизни не спала.
– То есть обо всем и сразу? – уточняет Аннет.
– Именно. – Эмбер с хрустом распрямляет спину. – Мне срочно нужна одежда. Еще – кресло помягче. И что-нибудь попить.
– Ну пошли тогда, – говорит обезьяна, распластываясь и разворачиваясь оранжевой ковровой дорожкой. – Начнем с последнего…
Бостонский научный музей – не единственное здание, размещенное на кувшинке; он всего лишь занимает центр композиции. Определенно, это самая бесполезная постройка, возведенная из добытой еще до Просвещения пассивной материи, реликта давно ушедшей эпохи. Орангутанг ведет Эмбер по служебному коридору наружу, в освещенную кольцами Сатурна теплую ночь. Трава под ногами влажная от росы, и от краев мира-кувшинки сюда доносится легкий ветерок, создаваемый аппаратами искусственной циркуляции воздуха. На пару с сутулой обезьяной с оранжевой шерстью Эмбер взбирается по красивому холму и проходит под плакучей ивой. Пройдя по дуге в триста девяносто градусов, она внезапно обнаруживает, что оказалась в доме со стенами, сотканными из облаков, и потолком, с которого льется лунный свет, а пройденный ландшафт исчез, будто его и не бывало.
– Что это? – зачарованно спрашивает Эмбер. – Что-то вроде аэрогеля?
– Не. – Аннет рыгает, запускает руку в стену и достает немного тумана. – Табуретку мне сотвори, – говорит она. Комок мглы обретает форму и текстуру, твердеет, и перед Эмбер образуется вполне достоверная репродукция трона королевы Анны. – И мне одну. И смени интерьер – пусть станет поинтереснее. – Стены, реагируя на ее слова, отступают и твердеют, покрываясь краской, деревом и стеклом. – Вот уже лучше. – Обезьяна скалит зубы в довольной улыбке. – Комфортабельно? – спрашивает она у Эмбер.
– Но это же… – Эмбер проглатывает остаток мысли. Она бросает взгляд на знакомую каминную полку, на ряд диковинок, на детские фотографии – блеск и нищета, отраженные в вечном глянце. Это ее детская спальня. – Ты все это принесла с собой только ради меня?
– С этим футуршоком никогда не угадаешь. – Аннет пожимает плечами и закидывает гибкую лапу за голову, чтобы почесать затылок. – Это полезный туман, используемый нами для самых разных целей. Он состоит из наноединиц, каждая из которых может связываться с несколькими такими же в распределенные сети, как при фазовом переходе «пар – твердое тело», они способны на изменение формы по команде и на многое другое. Текстура и цвет не настоящие, они поверхностны. Но да, это все действительно взято из одного письма твоему отцу от матери. Она притащила это все сюда, чтобы тебя впечатлить. Если бы все случалось в нужное время… – Ее губы оттягиваются, обнажая большие квадратные зубы, предназначенные для пережевывания листвы. Через миллион лет трудов эволюции это, наверное, может сойти за улыбку.
– Ты… я… блин, я не ждала вот такого вот. – Эмбер подмечает, что дыхание ее стало частым-частым; кажется, до новой панической атаки недалеко. От одного осознания, что мать где-то рядом, делается худо. Аннет – ладно, Аннет классная. Да и общество папы – старого афериста, спеца по головоломным многоходовкам и никудышного во всем, что касается рождественских подарков, – она бы как-нибудь вынесла. Но Памела всегда в ней видела лишь капризного ребенка, которого надо сделать шелковым, чтобы отвечал всем заданным ей стандартам. Эмбер побывала в невообразимых местах и уж точно сделалась взрослее, но перспектива встречи с матерью вселяет в нее иррациональную боязнь.