Аччелерандо

– Я плохо вижу, – пробует объяснить Манфред. Все расплывается, и голоса, которые по обыкновению беспрестанно трещат в его голове, не оставили после себя ничего, кроме сокрушительной тишины. – Похоже, меня ограбили. У меня украли… – Он щупает бока: в области поясницы чего-то не хватает.

Моника – высокая женщина, которую он впервые заприметил в больнице, – входит в комнату. Ее домашнее облачение – это что-то обтягивающее и с радужными переливами; она заявляет, что это распределенное дополнение ее нейроэктодерма, и от самих слов ему не по себе. Без своей костюмно-драматической экипировки Моника – взрослая женщина родом из двадцать первого века, рожденная или декантированная в эпоху миллениумного «детородного бума». Она машет пальцами перед лицом Манфреда:

– Сколько?

– Два. – Манфред пытается собрать мозги в кучку. – А что…

– Сотрясения мозга нет, – заключает она. У нее карие глаза, на дне зрачков мерцают янтарные растры. Это контактные линзы? Манфред недоумевает. Его мысли трагически замедлились, словно бы отекли. Вроде опьянения, но куда менее приятно: не получается обдумать что-то сразу с нескольких точек зрения. Таким раньше было сознание? Скверное ощущение… очень медленное.

Моника отворачивается от него:

– «Медлайн» говорит, что ты скоро поправишься. Главная твоя беда – идентичность утратил. У тебя где-нибудь есть бэкап, резервная копия?

– Вот. – Алан, все еще в цилиндре и при бакенбардах, протягивает Манфреду «умные очки». – Возьми, они тебе сейчас пригодятся. – Его цилиндр покачивается, будто под ним припрятано что-то живое.

– О! Спасибо. – Манфред тянется к очкам с чувством жалкой благодарности. Едва те у него на носу, проходит серия тестов – интерфейс нашептывает вопросы и отслеживает фокусировку его глаз. Уже через минуту убранство комнаты, где он находится, обретает четкость, – очки создают синтетическое изображение, компенсируя его близорукость. Есть и выход в Сеть, пусть и ограниченный – Масх замечает это, и все его существо охватывает теплое чувство облегчения.

– Вы не возражаете, если я сделаю звонок? – спрашивает он. – Хочу поискать бэкап.

– Конечно, ни в чем себе не отказывай. – Алан выскальзывает за дверь; Моника же садится напротив него и обращает взгляд куда-то внутрь себя. В той комнате, где они находятся, – высокий потолок, побеленные стены и деревянные ставни из аэрогеля на окнах. Все «под старину», только мебель – современная модульная, жутко контрастирующая с оригинальной архитектурой девятнадцатого века.

– Мы тебя ждали, – говорит она.

– Вы… – Он с усилием меняет русло разговора. – Я собирался кое с кем повидаться. В смысле – в Шотландии.

– С нами. – Теперь Моника намеренно ловит его взгляд. – Чтобы обсудить с нашим патроном варианты развития разума.

– С вашим… – Масх зажмуривается. – Черт возьми! Я ничего не помню. Мне нужны мои очки. Пожалуйста!..

– Так что там с бэкапами? – с любопытством спрашивает она.

– Момент. – Манфред тщится вспомнить, кому надо звонить. Бесполезность этих попыток повергает его чуть ли не в отчаяние. – Было бы лучше, если бы я смог вспомнить, где держу бо́льшую часть своего ума, – жалуется он. – Раньше это было в… о! знаю!

Тяжелая семантическая сеть нагружает его новые очки, едва он регистрируется на одном сайте, и окружающий мир тут же превращается в блоково-пиксельный монохром, трепещущий, когда Масх двигает головой.

– Это займет некоторое время, – предупреждает он Монику, когда крупный фрагмент его метакортекса пытается наладить связь с мозгом по беспроводной сети, установленной здесь явно с расчетом только на просмотр веб-страниц. Входящий поток данных состоит из некритичной, «безопасной», части его сознания: только лишь публичные агенты и уйма смутно-самоуверенной трескотни, но и это – мост, переброшенный к огромной цитадели памяти, благодаря которому на выбеленных стенах комнаты вырисовывается диаграмма связей всевозможных диковин.

Когда Манфред снова видит внешний мир, он чувствует чуть большую схожесть с самим собой: теперь он может по меньшей мере породить поисковой запрос, который пересинхронизируется и заполнит его сведениями о том, что нашлось. Пока недоступны сокровенные тайники его души (в том числе личные воспоминания): они заблокированы и защищены биометрической проверкой его личности и обменом квантовыми ключами. Но у него снова есть собственный ум – и какая-то его часть даже работает. Безмерно успокаивающее чувство возвращения к пульту управления собственной головой отрезвляет Манфреда.

– Думаю, мне нужно сообщить об одном преступлении, – говорит он Монике, ну или кому-то, кто сейчас подключен к ее голове; теперь Масх знает, где находится и кого собирался встретить (но не «почему»), осознавая вдобавок, что для фонда Франклина тема личности – острая и с политическим душком.

– И что это за преступление? – Моника явно слегка насмешничает. – Угон личности?