actions and emotions (СИ)

Они оба стали противниками, которые вновь и вновь бросают друг другу вызов, не желая уступать…

Он пробовал быть счастливым с ней, насколько это возможно, но его удерживали уже устоявшиеся убеждения, в которых не было места для чувства, которое всё же не мог назвать любовью.

В нём прочно укоренилась суровость, и ему хорошо знакома защитная реакция, которая не допускает такого понятия, как привязанность, страдания. Но стоило лишь устало закрыть глаза, он тут же вспоминал о том, как касался губами её шелковистых волос, прижимая к себе её разгорячённое тело в столь интимном, жарком объятии собственника. И однажды всё же прогнал её, дав понять, каким жестоким может быть.

Тогда он впервые увидел, как на глазах этой храброй и сильной девушки выступили слёзы, пробуждая в нём мимолётный порыв подойти к ней, крепче обнять, объяснить всё. Но упрямо промолчал, застыв неподвижной статуей на месте, лишь играя желваками и наблюдая за тем, как она, точно так же не проронив ни слова, поджала губы, превращая их в тонкую полоску от усердия, и с неизменным вызовом посмотрела на него.

Казалось, прошла не минута, а целая мучительная вечность после того, как она исчезла за дверью. И приглушенный стук её каблуков ещё долго отзывался далёким отголоском в его сознании.

Томас и сам не знал, откуда взялась ностальгия и тоска, что без остатка заполнила его чёрное сердце.

Снова появилась эта тщательно скрытая, до побелевших костяшек ненавистная неуверенность в том, что ему удастся жить без неё, которая может стать его настоящей погибелью.

Если бы кто знал, как ему осточертело выражение затравленного зверя на собственном лице в отражении зеркала…

Всегда сдержанный, сейчас он хмурит брови и сжимает кулаки, вновь мысленно возвращаясь к тому, как этими же руками изо дня в день вырывает из лап своей непростой судьбы, по сути уличного бродяги, возможность на достойное существование, желая сполна получить своё.

Томас делает глоток крепкого ирландского виски и бросает взгляд на часы, отмечая, что до полуночи остаётся меньше получаса.

Слышит совсем тихий щелчок ручки, совершенно не приветствуя мысль о незваных гостях, при этом невольно потянувшись к одной из шухляд, в которую швырнул револьвер. Но замер на полпути, улавливая аромат знакомых духов.

— Кажется, я сказал тебе не появляться здесь… Больше никогда, — с подчёркнутым равнодушием, выдохнул он.

Его светлые глаза остаются непроницаемыми и холодными, а лицо не выражает никаких особых эмоций, даже когда он смотрит на неё. Испытующе, пронзительно.

Не может позволить себе роскошь признаться в том, что она многое значит для него. Слишком многое. Став неотъемлемой частью его огрубевшей души.

А она просто стоит перед ним, расправив плечи. По-прежнему уверенная в себе, элегантная. Только вот, он знал, что это всего лишь видимость, которую эта девушка создала для посторонних. Чтобы он сам не стал свидетелем её слабости. Но глаза, в которых сейчас ясно читалась раздирающая изнутри боль и даже мольба, всегда были зеркалом её души, вглубь которой заглянуть мог только он.

— Зачем ты пришла, Катерина? Чтобы я опять указал тебе на дверь? — в ответ на её молчание, проговорил Томас, при этом неторопливо подходя к ней.

— Это что-то изменит, если я скажу, что не могу без тебя? — пристально глядя на него, безучастно сказала она.

— Думаешь, этим сможешь чего-то добиться? — он с силой сжал её запястье, что она едва не вскрикнула от боли.

— Я просто хотела увидеть тебя, — искренне призналась Кэтрин, не сводя с него сверкающих глаз.

Она даже не представляет, что является тем, что делает его непростительно уязвимым.

— Уходи… И советую навсегда забыть дорогу сюда, — хрипло произнёс он, отпуская её.

— Я не могу этого сделать, — с трудом сглатывая, решительно заявила она. — Я не хочу этого…

— Я сказал — убирайся… Возьми билет на поезд и уезжай из Бирмингема, — процедил Томас сквозь зубы, повышая голос и не скрывая раздражения, злости на самого же себя. За то, что позволил этой молодой женщине обрести такую власть над ним.

Повернувшись к ней спиной, он шагнул назад к столу, усаживаясь в кресло и по привычке закуривая.

Её грудь прерывисто вздымается от гнева, невозможности достучаться до него, который теперь даже не смотрит на неё, зажимая между зубов очередную сигарету.

На что она, в дерзком непослушании, нарочито вздёрнув подбородок, твёрдой поступью направилась к нему.

— Я не какая-нибудь собачонка, Томми, которую можно с лёгкостью прогнать, как только вздумается, — нахмурившись, довольно сухо проговорила Кэтрин. — Я остаюсь, хочешь ты этого или нет… Тебе не избавиться от меня так просто. Разве только, если ты пустишь пулю мне в лоб.

Не раздумывая, она села на край стола, раздвигая его колени изящной туфелькой и принимаясь неспешно снимать чулки; почти физически ощущая, как его в этот момент переполняет напряжение, хотя прекрасно знала, что он никогда не признает себя побеждённым.