Ад

— Помнишь тех мужчин, которые со стороны наблюдали за Романовыми и в некоторых ситуациях оказывали помощь? Я еще тогда подумал, что это какая-то команда спасателей семьи. Помнишь?

— А как же. И что?

— Так что-то Ворон давно ничего о них не рассказывает. Они что, пропали? И кто это такие? И зачем они следят за Романовыми? Зачем помогают им? Я так ничего и не понял, а Ворон не говорит.

— А ты его спрашивал?

— Конечно. Он клянется, что их больше не видел.

— Ну, стало быть, и не видел, — уклончиво ответил Змей. — Ты что, Ворона проверяешь? Это не по-товарищески: не доверять ему и за спиной устраивать проверки.

— Ты что! — Камень испугался, что его заподозрили в непорядочности. — Я никоим образом не хочу уронить его достоинство. Но я ведь и раньше просил тебя уточнить что-то, что Ворон пропустил, и ты никогда не возражал. Что на этот раз не так?

— Да нет, — Змей отвел глаза, — все так.

— Тогда скажи мне про этих мужчин, — потребовал Камень. — Ты же наверняка уже все выяснил.

— Выяснил, — Змей согласно покивал овальной головой.

— Ну? — в нетерпении проговорил Камень. — Чего ты тянешь? Говори.

— Не скажу.

Камень оторопел. Впервые за все время Змей отказывался рассказывать о том, что увидел.

— Как это? Почему?

— Не скажу — и все. Иначе тебе сериал твой смотреть будет не интересно.

— Ну, Змей, — расстроился Камень, — ну это вообще… Вот это как раз и называется «не по-товарищески». Как так можно? Сказал бы уж, что ничего не знаешь, все-таки не так обидно.

— А я никогда не вру, — отпарировал Змей. — И ты, как поборник истины, должен ценить это мое чудесное качество.

— Я ценю, ценю, но все-таки… Может, скажешь, а? Ну хоть намекни! — взмолился Камень.

— Ни за что, — твердо отказался Змей. — И не проси. Дождись, пока твой юный зритель все сам увидит и сам тебе расскажет.

— А вдруг он не увидит?

— Увидит, увидит. Там невозможно не увидеть. Наберись терпения.

— Ладно, — с угрозой произнес Камень. — Я это запомню. Ты еще попросишь меня о чем-нибудь…

— Да? И что будет? — насмешливо спросил Змей. — Ты мне откажешь?

— А вот и откажу! В отместку за сегодняшнее, — заявил Камень.

— Ну, считай, что я уже испугался. И такой весь перепуганный пополз по своим делам. Бывай покедова, не скучай.

Камень смертельно обиделся и ничего не сказал другу на прощание. Настроение у него испортилось, и даже суставы начали ныть сильнее. Хоть бы Ворон, что ли, побыстрее прилетел… Нет, ну как это так: все знать и ни словом не обмолвиться?! Даже как-то непорядочно. Не по-дружески. Камень решил, что, пожалуй, будет дуться.

* * *

Прошло еще несколько месяцев, и Любовь Николаевна Романова стала ощущать нечто странное, необъяснимое. Ей казалось, что обстановка накаляется, хотя в чем именно это проявляется, объяснить не смогла бы. Она так чувствовала. В январе 1998 года произошла тысячекратная деноминация рубля, и в обиходе снова после многолетнего отсутствия появилась металлическая копейка. Казалось бы, ерунда, ничего сверхъестественного, и цены, на первый взгляд, из-за этого не выросли, но в душе экономиста Романовой ни с того ни с сего поселилась тревога. Потом, в конце марта, Президент страны отправил без видимых причин в отставку премьер-министра Черномырдина и внес в Государственную Думу кандидатуру молодого, никому не известного Сергея Кириенко. Госдума встала на дыбы и утверждать Кириенко не захотела. Правда, с третьего раза кандидатура все-таки прошла, но только потому, что возникла реальная угроза роспуска парламента. Любе стало еще тревожнее. И хотя за последние десять лет о слове «стабильность» можно было только с нежностью вспоминать и все вроде бы свыклись с тем, что в завтрашнем дне никто не может быть уверен, весной 1998 года у Любы возникло четкое ощущение надвигающегося краха. Какого? Экономического? Семейного? Личного? Она не знала. Но ощущение усилилось в мае, когда страну постепенно стала охватывать начатая шахтерами «рельсовая война». Сотни тысяч людей самых разных профессий перекрывали железные и автомобильные дороги, устраивали голодовки на рабочих местах, пикетировали здания областных и городских администраций и даже Дома правительства Российской Федерации.

Июнь стоял необыкновенно жаркий, город задыхался в стоячем раскаленном воздухе, и тревожное напряжение стало для Любы почти невыносимым. Каждое утро она с надеждой выглядывала в окно, но не видела ничего, кроме белесой, выгоревшей голубизны неба. Никакого намека на дождь или хотя бы на облачность.

— Что с тобой? — спрашивал Родислав, от которого не укрылась необъяснимая нервозность жены. — Что тебя беспокоит?

— Самое смешное — ничего, — признавалась Люба. — Ничего не происходит такого, из-за чего надо было бы сходить с ума. Но я тем не менее схожу. Может быть, с Колей что-то? У любой матери есть биологическая связь с ребенком, мать всегда чувствует, когда у ребенка что-то не в порядке. Господи, я даже боюсь подумать, что он…