Ад без жала (СИ)

Столоначальник и присесть не успел, а она уже профильтровала и отжала смесь песка и чернил. Он стоял - вставать со стула в Аду не было смысла; теперь, когда он встал, не нашлось повода садиться. Ниночка то ли не смогла, то ли не захотела, то ли не осмелилась сама поднять ведро и залить чернила в чернильницу, а Алекс пропал из вида. Потому-то Бенедикт занялся черными чернилами сам. Девушка принесла негодную, распавшуюся по шву воронку. Пришлось сворачивать лист, заливать по нему и заносить его в книгу учета как истраченное. Разрезать лист и собрать чернильную пыль девица сумела.

Все закончилось. Бенедикт уселся на место, и тут длинная булавка впилась в соответствующее место, а вторая - в спину под лопаткой. Стул был оббит чем-то мягким и кожаным, а Алекс, единственный, кого он потерял из виду, воспользовался. Почему-то гаже всего было, что мальчишка воткнул вторую булавку. Прирожденный палач, но кишка тонка, слабоват и мелко-жесток. Театрален...

Бенедикт, и здесь простофиля, поднимался медленно и сгибался в спине, руки тянули его вниз. Титулярный советник все еще писал, а дети зачарованно смотрели. Столоначальник, ссутулясь, становился темнее и много, много больше. Упав с кресла, он оперся на ладони, и никто не уловил момента, когда в отделе воцарился носорог. Он, угольно-черный, покрытый тусклой броней, пригнул голову, топнул на Алекса. Тот и хотел бы, да не мог отодвинуться - оцепенел; голова плыла в пыльной пустоте, а телом больше невозможно было управлять. При жизни он напустил бы лужу или обделался бы. Но тут не смог - точно такое же мертвое тело, как и у начальника: на горбу носорога была заметна дырка от булавки, и теперь она останется навечно. Зверь мотнул рогом и не попал. Акакий вскочил, потянулся через стол, но не достал его. Он опрокинул чернильницу, залил бумаги и сукно, но пренебрег этим. Еще вытянувшись, он потрогал рог и проговорил, торопясь, умоляя:

- Ваше превосходительство, Бенедикт Христианович! Что Вы, нельзя же так... Оставьте Вы их, они же дети, дети...

Акакий свалился на место, схватился за голову и зажмурился. Ниночка стояла столбом, а челка ее поднялась дыбом, как у рассерженного попугая.

Носорог шатнулся назад и встал на дыбы; обратное превращение занимает совсем немного времени, и никто его, даже сам Бенедикт, не уловил по-настоящему. Вот стоит столоначальник, он упер руки в бока и скалится - а вот его оцепеневшие подчиненные. Бенедикт фыркнул все еще не по-человечески и обратился к Алексу:

- А если я тебя растопчу и рогом проткну? Ходи потом плоский и дырявый.

Отмерла Ниночка, встала между столоначальником и его нынешней жертвой:

- Разве Вы не понимаете, Бенедикт Христианович, что Вы нам не нравитесь? Акакий Акакиевич, он хотя бы добрый, а Вы...

Бенедикт развернулся; развернулись и дети - стояли теперь пред ним, как Гензель и Гретель перед ведьмой.

- Да я вас обоих тоже терпеть не могу! За лень, за бестолковость... Ты же хотел укреплять преисподнюю, да, Алекс-с? Так что же? И больше всего ненавижу за то, что вы сделали, идиоты!

- Но мы...

- Что вы? Я не про булавку, я про самоубийство.

- Отпустите нас. Ну, выгоните. Нам тут скучно, - предложил Алекс.

Столоначальник осекся и стал расхаживать туда-сюда, потирать руки, совсем как при жизни:

- Скучно?! Но ничего хорошего не обещаю.

Он пошел к столу несколько медленнее, чем привык когда-то; Алекс успел опередить его и очень заметно вытащить булавки. Сел и написал прошение на имя Вельзевула - по причине полной непригодности канцелярской работе Александра Терещенко и Нины Венгеровой столоначальник КL нижайше просит перевести вышеозначенных сотрудников в курьеры. Подписал и отдал.

- Отдайте кому следует. И вон отсюда!

Шкодники убрались. Башмачкин прекратил дрожать над пролитыми чернилами и немного расслабился:

- Ваше превосходительство...

- Они не ведают, что творят? Да, Акакий Акакиевич?!

- Я прошу извинения...

- Да к черту эти чернила! Осыплются.

- Туда мел попадет.

Башмачкин видел, как остывает Его превосходительство - медленно, наподобие банного камня. Тот уже не гневался, он досадует. Да, дети давно не видали, как он встает. Они проверяли, каменная у него задница или не каменная. Они не посмели больше трогать Акакия и переключились на Бенедикта. Нина отвлекла его, он встал, и тогда Александр... Им было скучно, их не уважали и не замечали - и плох тот преподаватель, который этого не понимает. А то, что он их боится, дети использовать так и не посмели. Или не поняли этого - не осмелились даже так подумать.

***