Ад – это вечность

– Оно будет таковым, потому что я предлагаю вам пять разных реальностей – реальностей, которые вы можете создать каждый сам для себя. Я предлагаю вам миры, созданные вами самими. Например, миссис Пил может быть счастлива, убив в своем мире мужа, однако, мистер Пил может сохранить жену в своем. Мистеру Браффу я предлагаю мир мечты писателя, а мистеру Финчли – грезы художника...

– Это сны, а сны – дешевка, – сказала Феона. – Мы их видим и так.

– Но рано или поздно вы просыпаетесь и платите горькую цену, сознавая это. Я же предлагаю вам пробуждение от настоящего в будущей реальности, которую вы сможете создать по своим желаниям – в реальности, которая никогда не кончится.

– Пять одновременных реальностей, противоречащих друг другу? – сказал Пил. – Это парадокс... значит, это невозможно.

– Тогда я предлагаю вам невозможное.

– А плата?

– Извините?

– Плата? – с растущей смелостью повторил Пил. – Мы не настолько наивны. Мы знаем, что за все нужно платить.

Наступило длительное молчание, затем голос укоризненно произнес:

– Боюсь, здесь слишком много недоразумений, и многое вы не сможете понять. Сейчас я не могу объяснить, но поверьте мне, никакой платы не нужно.

– Смешно. Ничего не дается даром.

– Ладно, мистер Пил, раз уж мы перешли на терминологию торговцев, позвольте мне сказать, что мы никогда не являемся, пока плата за наши услуги не внесена авансом. Вы уже заплатили.

– Заплатили? – Они невольно бросили взгляд на распластавшийся на полу убежища труп.

– Сполна.

– Тогда?..

– Я вижу, вы согласны? Отлично...

Кот снова поднялся в воздух и осторожно опустился на пол. Остатки дыма клубились под потолком убежища и заколебались, когда невидимое Существо сделало движение. Все пятеро инстинктивно поднялись и ждали, напряженные и испуганные, однако, ощутившие какой-то радостный подъем.

Ключ взметнулся с пола и проплыл по воздуху к двери. На мгновение он застыл перед замком, потом сам влез в скважину и повернулся. Откинулся тяжелый засов, дверь широко распахнулась. За ней должен был тянуться подземный коридор, ведущий на верхние этажи замка Саттон – низкий, узкий коридор из каменных плит и известняковых блоков. Теперь же в нескольких дюймах от двери висела огненная завеса.

Бледная, неописуемо прекрасная, она была выткана огнем из всех цветов радуги. Пастельные цветные пряди раскрывались, извивались, скручивались, как множество отдельных живых нитей. Они были бесконечно пылкие, эмоциональные, с шелковистым выражением времени и скручивающейся шкурой пространства... Они были всем в мире и сверх того – прекрасными.

– Для вас, – раздался спокойный голос, – прежняя реальность заканчивается в этой комнате.

– Так просто?

– Вот именно.

– Но...

– Вы стоите здесь, – продолжал голос, – в последнем зернышке, последнем ядре, так сказать, того, что было для вас реальностью. Перешагните порог, пройдите через завесу, и вы вступите в реальность, которую я вам обещал.

– И что мы найдем за завесой?

– То, что делает каждый из вас. Сейчас за завесой лежит ничто. Там ничего нет – ничего, кроме времени и пространства, ждущих творения. Но это ничто и есть потенциальное все.

– Одно время и одно пространство? – понизив голос, сказал Пил. – Будет ли их достаточно для различных желаний?

– Все времена и все пространства, мой друг, – ответил спокойный голос. Пройдите, и вы найдете матрицу мечты.

Они сгрудились, прижались друг к другу со странным чувством товарищества. Но теперь, в наступившей тишине, они разделились, словно каждый получил знак от своей собственной реальности – жизни, совершенно отделенной от прошлого и от друзей минувших дней. Это был жест полного обособления.

Все разом, импульсивно, однако, независимо друг от друга, они пошли к сияющей завесе.

2

Я художник, подумал Дигби Финчли, а художник – это творец. Творить, значит, быть богоподобным, и я буду таким. Я буду богом в моем мире и из ничего сотворю все, и все мое будет прекрасным.

Он первым достиг завесы и первым прошел через нее. Буйство красок ослепило его холодными брызгами. Он зажмурился, а когда открыл глаза, завеса осталась позади, и он стоял в темноте.

Но это была не темнота.

Это было слепая, агатово-черная, бесконечная пустота. Она тяжелой рукой ударила ему по глазам и вдавила глазные яблоки в череп свинцовыми грузилами. Его охватил ужас. Он отдернул голову, уставившись на непроницаемую пустоту, принимая воображаемые вспышки света за настоящие.

Он ни на чем не стоял.

Он сделал неуклюжий шаг, и это выглядело так, словно он был лишен всяческого контакта с массой и материей. Страх перерос в ужас, когда он начал понимать, что совершенно один. Нечего было видеть, нечего слышать, не к чему прикасаться. Его охватило абсолютное одиночество, и в то же мгновение он понял, насколько правдив был голос в убежище и как ужасающе реальна его новая реальность.

И так же мгновенно пришло его спасение.

– Ибо, – пробормотал Финчли, сухо уставившись в пустоту, – божественному существу присуще быть одиноким... уникальным.

Затем он полностью успокоился и неподвижно повис вне времени и пространства, собираясь с мыслями для творчества.