Ад идет с нами

Для генерала не было секретом, что его путь к вершинам был устлан оттоптанными мозолями корпоратовских шишек: невозможно достичь высот, не нажив врагов. Прокофьев же, не терпевший некомпетентных дураков, плевать хотел на то, кто родители очередного придурка с офицерским патентом, поступившего под его командование. Отпрыски именитых пап и мам, понадеявшиеся на синекуру в тыловых службах, пачками вылетали в родные пенаты, оглашая окрестности печальным воем. Родители обиженных чад в ответ засыпали руководство Прокофьева потоком гневных жалоб на произвол и самодурство. Александр даже коллекционировал особенно приглянувшиеся шедевры эпистолярного жанра, сетуя, что прошло время бумажных носителей, а то бы он непременно завёл библиотеку в сортире — для поднятия настроения чтением и последующим использованием по назначению.

Полковник Шеридан оказался единственным удачным ходом злопыхателей Прокофьева. Дело в том, что подбирая команду, Александр упустил вопрос комендантских подразделений. И враги генерала немедленно воспользовались этой промашкой, добившись перевода Шеридана под начало Прокофьева. Так генерал получил стукача. Но нет худа без добра: куда лучше знать, кто работает на врага, чем заниматься его поисками.

Сам Прокофьев полковника Шеридана знал ещё с тех времён, когда тот был капитаном и не испытывал к нему никаких тёплых чувств. С точки зрения генерала, каратель был типичным висельником, куда больше подходящим на пиратов эпохи парусного флота, чем офицера современности. Необразованный, алчный, бессмысленно жестокий, по-звериному хитрый и абсолютно беспринципный Шеридан вызывал у Прокофьева брезгливость и омерзение. Как ведро для вычёрпывания дерьма — мерзко, но при необходимости незаменимо. Шеридан же был именно таким ведром для грязных работ, к которым ни в коем случае нельзя привлекать нормальных солдат — только выродков из штрафных батальонов.

Полковник отвечал полной взаимностью, в беседах с приятелями называя генерала “зазнавшимся белоручкой” и “говёным чистоплюем”. И, по закону подлости, надо же было случиться так, что весь тщательно подобранный Прокофьевым штат высококлассных специалистов погиб при высадке. Все, кроме Шеридана, в полном соответствии пословице “Кому суждено быть повешенным — тот не утонет” не получившим ни малейшей царапины.

И как бы не злила такая несправедливость, изменить ничего нельзя. Оставалось лишь соответствовать репутации и работать с тем, что есть. Увы, это исключало возможность коллективного “мозгового штурма”, так как экстренно назначенные на новые должности младшие офицеры ещё не заслужили доверия Прокофьева.

Сейчас, после разговора с королём, Александр сожалел об этом особенно сильно. Его теперь уже бывшие помощники помогли бы рассмотреть ситуацию со всех сторон, в мельчайших подробностях, просчитав все возможные последствия. Теперь предстояло сделать это в одиночку. Не приглашать же для разговора этого тупицу Шеридана.

Прокофьев задумчиво потёр подбородок. Собственно, на данный момент никакой ловушки для себя он не видит. Наоборот, результаты в его пользу и сулят выгоду. В первую очередь не теми ценностями, что король выплатит за гражданских — для генерала это просто приятный бонус, так как десять процентов от суммы сделки шли ему лично, — а перспективой заполучить по окончании боевых действий штат знающих местные реалии специалистов. Это куда важнее для немедленного начала поставок в Союз и, соответственно, подтверждения репутации Прокофьева.

Решено. Прокофьев протянул руку к терминалу и набрал личный код командующего Экспедиционным Корпусом.

Глава 12

Идиллия. Столица, дом Талики Варес

Несмотря на эйдетическую память, Чимбик не мог с точностью вспомнить как добирался до дома Талики. Весь мир сержанта в эти часы сузился до одного существа, чья иррациональная любовь стала единственным мостиком, соединявшим его с жизнью. Незнакомая ни одному из репликантов материнская любовь окружила сержанта, словно защитный купол, позволив измученной, искалеченной душе согреться и исцелиться.

Впервые в жизни Чимбик почувствовал себя в безопасности. И впервые в жизни он позволил себе поддаться чуждому и опасному для любого репликанта покою. Лишь постоянное напряжение, вечная готовность действовать, драться позволяла сержанту выживать. Но сейчас в нём была слишком сильна готовность расстаться с никчемной жизнью, чтобы продолжать цепляться за необходимость выживания.

Чимбик словно умер. Он будто шагнул за незримую грань, вышел за привычные границы мира, оставив за спиной правила и ограничения. К чему они мертвецу? Но при этом необъяснимая любовь и забота более слабого существа удерживала репликанта на призрачной границей между старой жизнью и… Чем? Смертью? Новой жизнью? Чем-то совершенно иным?

Кажется, в сказках у дворняг такое называлось чистилищем.

Наверное, это всё же был сбой. Фатальный сбой, за которым обязательно последует списание. Но Чимбику было наплевать. Единственное, о чём он жалел, что так и не увидит Эйнджелу. Не ощутит её руку в своей.