Ад криминала: Рассказы и очерки

Проходя детскую площадку, Хозер испугался. На той самой лавочке, где они говорили с Лямбдой, сидели двое молодых людей лет по тридцать в спортивных костюмах. Здесь же на траве лежали ракетки для игры в бадминтон, а на коленях одного из них полураскрытая спортивная сумка, из которой выглядывал кожаный футляр не то диктофона, не то фотоаппарата. Парни очень походили на кагэбэшников (президент почти никогда не ошибался) и вели себя так нарочито непринужденно, что надо было предпринимать нечто неординарное. Лучшее, на что можно было рассчитывать, — это вынудить их убраться отсюда. Поэтому президент замедлил шаг и опустился на лавочку неподалеку от них. Если их привел Лямбда, значит, он ведет двойную игру, если они у него на хвосте — еще хуже: пропал "Факандр", а с ним и куда большее…

Закурив, он изредка поглядывал на парней, стараясь успокоить себя, что все-таки это случайное совпадение. Но этот вариант не подтверждался: парни нервничали, суетились и резко сниматься с места побаивались. Исаак Давидович торжествовал: ему не часто приходилось приводить в смятение гэбистов, и этот краткосрочный эпизод даже доставлял наслаждение.

Прошло еще минут пять. Один из спортсменов встал и перекинул сумку через плечо. Сейчас он уйдет по той тропинке, которая ведет в Чертаново, и блокирует выход президента из леса. Наверняка, там у них машина. А другой будет вести президента. "Попался", — растерялся Хозер, и настроение его резко упало. Придется несколько часов шататься по лесу, чтобы удачно выйти из него…

Выкурив еще одну сигарету, Хозер встал, искоса глянув на парня, сидевшего с полузакрытыми глазами, раскинув ноги, и пошел по третьей асфальтовой дорожке, ведущей неизвестно куда. С нее было хорошо видно скамейку с гэбистом…

В Вавилонск Хозер добрался к вечеру и, едва войдя в квартиру, услышал голос дочери из комнаты Богатого. Заглянув туда, Исаак Давидович обомлел: Рыжий и Марина собирали в мешки рукописи покойного. Воздух в комнате был тяжелый и спертый.

— Что вы делаете?

— Не видишь, что ли? — отмахнулась Марина.

— Зачем?

— Покойник велел рукописи кремировать, — отчеканил Забриха.

— Как велел? Он что — являлся сюда?

— Являлся, — пробормотала Марина.

— Интересно… Вы что — того?..

— Отстань, отец. Не мешай!

— Ты мне нужна на минутку.

— Сейчас некогда.

— Я уезжаю, и мне нужно кое о чем с тобой поговорить.

— Ладно, пошли, — она кивнула Забрихе и скрылась за дверью.

Вымыв руки, Марина зашла в свою комнату и села на диван.

— Ну он-то ладно, у него от пьянки галлюцинации, — заговорил Исаак Давидович, — а ты-то? Ты что, с ума сошла? Ведь человек всю жизнь работал…

— Я знаю, ты хочешь кое-что опубликовать. Но автор против. Понимаешь? Он мне являлся…

— Это маразм. Тебе приснилось.

— Я уже не спала. Было просто видение. Он… он меня об этом попросил.

— Не пори чепуху. Любой писатель пишет для того, чтобы это кто-нибудь когда-нибудь прочел. Для Бога не пишут, с ним говорят. Пишут для людей, живых людей. Хоть это ты понимаешь?

Она молчала. Конечно, с отцом можно согласиться, и она бы согласилась, только… как с Олегом?..

— Ты думаешь, мне легко достается кусок хлеба? Я, конечно, не хочу тебя ни в чем упрекать. Но тебе нужны деньги, ты живешь в той среде, где деньги почти все. Тебе нужна квартира, машина, одежда, наконец, независимость. Покойнику уже ничего не нужно, как ты не можешь этого понять! А здесь тот случай, когда можно сделать и имя. Ты понимаешь, что такое имя? Ты будешь второй Жорж Санд, и эти бумаги по праву принадлежат тебе, потому что ты отдала ему самое дорогое — девственность. А он тебя бросил…

— Не смей так говорить, — вздрогнула Марина.

— Ладно, об этом не буду. Но жизнь жестока, и по-настоящему живут сильные и волевые, без предрассудков и нравственных заблуждений. Нравственность — это выдумка для слабых. Миром правят ум, авантюризм и талант. Такова природа человеческая. И дана она Богом, здесь уже ничего не поделаешь.

Девушка молчала. Да, отец говорил убедительно. Она заколебалась: если послушается его, выберется из этой проклятой коммуналки, он привезет ей белый мерседес… Отцовская кровь подхлестывала ее воображение и пьянила. Наконец, она может уехать из этой проклятой, хоть и любимой ею страны. Здесь испохабят, затаскают, высосут и выбросят.

— Я бы решилась на это, — тихо ответила она, — но Олег…

— Чепуха. Сейчас все устроим, — вздохнул он с облегчением. — Пару бутылок коньяка на прощальный вечер, и он в наших руках. Я все беру на себя. Слушай отца, и будешь жить достойно и счастливо. Договорились?

— Ладно, — пробормотала она, опустив черноволосую голову.

Он выкинул из бумажника две четвертных и пошел в комнату Богатого.

Бледный с перепоя Рыжий встретил его настороженно.