Ад на Гавайях

Болан сразу же понял, куда спешил охранник: это могла быть только массивная дверь с вычурными украшениями. Дверь оказалась приоткрытой, и Палач вломился в нее на полном ходу, отшвырнув очередного телохранителя; незадачливый малый полетел кувырком, разряжая в пол свой тупорылый кольт 38-го калибра. Болан перепрыгнул через телохранителя, не задумываясь выпустив ему в лицо пулю из парабеллума, и очутился в просторной, шикарно обставленной комнате. Посреди красовалась огромная круглая кровать; кроме нее, в комнате были бар, утопленная в полу мраморная ванна, спортивный уголок с тренажерами, сверкающая белизной кухонька в стенной нише и мягкий кожаный гарнитур. Похоже, именно в этой комнате Оливерас проводил большую часть своего времени. Но теперь его здесь не было.

Болан застал лишь Джои Пули, привязанного к хромированной кухонной табуретке. Его лицо распухло и поблекло, из уголков рта сочилась кровь. Маленький полинезиец посмотрел на Болана затравленными глазами и пробормотал:

— Смотрите, во что вы меня впутали.

— Где Оливерас? — потребовал Болан.

Пули с трудом перевел осоловелый взгляд в дальний конец комнаты.

— Прячется в сортире.

Так оно и было. Хозяин Оаху — в шелковой пижаме, с бокалом бренди в дрожащей руке, панически озираясь по сторонам, — встретил Палача невнятным бормотанием.

Болан бросил значок смерти прямо в бокал Оливераса и спокойно произнес:

— Вот ты где.

Толстяк обессиленно прислонился к двери и простонал:

— Погодите. Давайте во всем разберемся.

— Я уже разобрался, — холодно ответил Болан. — Прощайся с жизнью.

— Постойте, прошу вас. Мы можем договориться. Все, что угодно — только скажите. Я богатый человек. Я могу...

Болан сделал шаг назад и приказал:

— Вылезай оттуда.

Оливерас ухватился за дверной косяк и с трудом выбрался из туалета. Бокал выпал у него из рук и покатился по полу, оставляя за собой струйку бренди.

— Я больной человек, — хныкал Оливерас.

Болан толкнул его на стул напротив Пули и ободряюще заметил:

— Ничего, тебе недолго осталось мучиться. Если только ты не сможешь чем-нибудь меня порадовать.

— Все, что скажете. Клянусь, все!

Этот тип отчаянно цеплялся за жизнь. Но какую цену он готов заплатить?

— Что это за сборище у вас тут на Гавайях?

— Я ничего не знаю, — прошептал Оливерас.

— Выходит, ты не хочешь меня порадовать. — Болан бросил ледяной взгляд в сторону маленького полинезийца. — Хочешь им заняться, Джои?

— Только развяжите меня, сами увидите, — выпалил тот с вызовом.

— Минутку, — быстро сказал Оливерас. — Вы имеете в виду таких людей, как Доминик и Флора?

— Угу. Именно таких.

— Я в этом не участвую. Просто по правилам я должен их встретить, а потом они будут заниматься своими делами. Я понятия не имею, чего ради они здесь.

— Кто их сюда посылает?

— М-м... вы же сами знаете.

— Скажи мне — вдруг я ошибаюсь.

— Старики.

— Какие старики?

— Известно, какие. Толстяк беспокойно заерзал на стуле, упорно разглядывая свои руки. — Члены Совета.

«Коммиссионе». Конечно, Болан это знал. Но он знал и другое: для таких, как Оливерас, омерта страшнее смерти. Этот страх они впитали с молоком матери, и нужно действовать очень умело, чтобы его победить.

— Ты не сказал мне ничего интересного, Оливерас, — бесстрастно заявил Болан. — Мое время истекает. Твое тоже.

— Подождите! Это правда! Я для этих людей — ничто. Ничто! Они ни о чем мне не говорят.

— Тогда с какой стати мне ждать?

Оливерас обмяк и бессильно опустил голову: видно было, как в нем борются противоречивые чувства. Наконец он прошептал, едва не плача:

— Чун.

— Что — Чун?

— Он главный в этом деле. — Оливерас тяжело вздохнул.

— В каком деле?

— Клянусь вам, я не знаю.

«Беретта» кашлянула без предупреждения. Огромная туша Оливераса подпрыгнула и рухнула на пол. Глаза Пули расширились, но он тут же отвел взгляд. В плече у толстяка зияла дыра, из которой яркой струйкой била кровь.

Лицо Оливераса стало мертвенно бледным; он как-то неестественно вывернул голову, тупо разглядывая рану. Потом с трудом приподнял руку, пытаясь пухлыми пальцами остановить кровь.

Одним взмахом ножа Болан рассек шнур, которым Пули был привязан к табуретке.

— Твоя очередь, Джои. Что ты для него выберешь — нож или пулю?

— Стойте! — закричал Оливерас. — У Чуна есть дом на большом острове. Там варится что-то очень серьезное! Я не знаю точно, где это место, — в какой-то долине, вдали от людей.

Болан по-прежнему смотрел на Пули.

— Ну?

— Нож, — ответил полинезиец, собравшись с духом. — Я разрежу его на куски.

Оливерас с трудом поднялся на колени и принялся что-то бессвязно бормотать. Его омерта — священный обет молчания — рухнула под напором Палача. Вряд ли из несчастного гангстера можно было вытянуть еще что-нибудь существенное, и потому Болан уходил в полной уверенности, что знает теперь не меньше самого Оливераса. Во всяком случае определилось направление следующего удара.

Оставив хозяина Оаху в луже крови на полу собственной спальни, Болан и Пули прошли по руинам, оставшимся после учиненного Палачом побоища, и спустились на лифте в главный холл на первом этаже.