Ада Даллас

— Ничего, благодарю вас. — У него было смуглое лицо с гладкой кожей и карие, беспокойно бегающие глаза.

— Так вот, — продолжал я, стремясь вынудить его на полную откровенность, потому что только тогда все карты оказались бы у меня в руках. — Так вот, Сильвестр умер.

— Да. — Лемор то смотрел на меня, то пялил глаза на стены.

— Я нашел у него в столе папку с кое-какой информацией… Однако я не считаю настолько уж необходимым оставлять это дело в производстве. — Я сделал паузу, позволяя ему подумать над моими словами. — Мне казалось, что это, возможно, вас заинтересует.

Я имел в виду дело по обвинению Лемора в убийстве и не сводил с него глаз, желая убедиться, понял ли он меня; и он понял.

На какое-то время его глаза перестали бегать, и он взглянул на меня.

— Возможно, — согласился он.

— Вот оно. — Я вынул дело из стола. — Как я уже сказал, у меня нет особых оснований оставлять его в производстве. Если, конечно, у вас нет документов вроде всяких там показаний, которые могут вынудить меня ускорить расследование.

Я смотрел на него, он — на меня, и мы прекрасно понимали друг друга.

— Что вы, сэр! Никаких документов у меня нет. И я не собираюсь сочинять ничего нового.

— Вот и хорошо. В таком случае я сейчас же вынесу постановление о прекращении следствия и возьму дело домой, на тот случай, если кому-нибудь по ошибке придет в голову опять направить его в производство.

Лемор понял и это.

— Все в порядке, — сообщил я Аде в тот же вечер. — Инцидент с Лемором исчерпан. Теперь мы с тобой на вершине мира и можем вечно править им. Сейчас же возьмемся за Новый Орлеан.

— Вечно — это слишком долгий срок, — заметила она.

Томми Даллас

Всю ночь мы с Эрлом ехали из Флориды, чтобы успеть на похороны Сильвестра. Я не мог не приехать. Пожалуй, я не поверил бы в смерть этого человека, пока не увидел его в гробу.

Я увидел его. Он и вправду умер.

Я смотрел на его лицо, сохранившее обычное жесткое выражение, и думал, что оно нисколько не изменилось, разве что немного заострилось, да веки, словно тонкая бумага, прикрыли глаза. Я никогда не видел его с закрытыми глазами. «Рискуют только болваны», — любил говаривать Сильвестр. Он пытался убить меня, и вот он лежит в гробу, а я стою рядом и смотрю на него. Интересно, что сказал бы он теперь!

День для похорон выдался самый подходящий.

Серое небо, холодный ветер, посвистывающий над надгробными плитами. Я наблюдал, как могильщики орудуют лопатами, как уменьшается куча земли, сбрасываемой в могилу и постепенно закрывающей крышку посеребренного гроба, и пытался вызвать в себе жалость к Сильвестру, потому что сейчас он мертв, а когда-то был добр ко мне. Однако совсем иное чувство овладело мною. «Сукин ты сын! — думал я. — Ведь ты изо всех сил пытался отправить меня на тот свет. А что получилось? Ты в могиле, а я вот он, живой!..»

Но о покойниках грешно думать плохо, поэтому в конце концов я перестал думать о Сильвестре и все чаще повторял про себя, что вокруг холодно и сыро и добрый глоток виски придется весьма кстати, о чем я и позабочусь сразу же после похорон.

Мелькнуло что-то желтое, я испуганно мигнул, но тут же сообразил, что это всего лишь лампа-вспышка. Отвык я от нее. Какой-то фоторепортер снял меня и Аду. Давненько фотокорреспондентам не выпадало такое везение.

Ада взяла меня под руку — разумеется, для следующего снимка, — и я украдкой взглянул на ее лицо с гладкой белой кожей, слегка прикрытое черной вуалеткой. Ада казалась серьезной, но не печальной. «Интересно, — подумал я, — какой бы у нее был вид, если бы она узнала о моей находке и о том, как я намерен ею воспользоваться!»

Опять мелькнула вспышка.

— Теперь можешь убрать руку, — шепнул я. — Больше фотографировать не будут.

Но Ада словно не слышала.

И тут у меня мелькнула сумасшедшая мысль.

— Это ты «позаботилась» о нем?

В ответ она лишь чуть заметно поджала губы.

И тогда меня прорвало.

— Я ездил в Мобил на прошлой неделе. Останавливался в мотеле «Парадизо». Очень интересное место.

На ее лице что-то отразилось. Не слишком заметно, но отразилось, я хорошо это видел. Пусть помучается как следует.

Похороны закончились, и я сел в свой «кадиллак», где меня поджидал Эрл. Я не хотел уезжать с кладбища вместе с Адой. Пусть она объяснит это газетчикам, как хочет.

— Останови вон у того бара, — приказал я Эрлу.

«Гастон» — так он назывался, судя по вывеске. В воздухе висел сигарный дым, свет ярких ламп отражался на полированной стойке, а я глотал виски и чувствовал, как по телу разливается приятная теплота. На задней стене висела доска с результатами заездов на ипподроме, а перед ней несколько мужчин без пиджаков играли в покер и в домино. За одним из столов над чем-то громко смеялись, и этот смех заполнял душный зал.

Сильвестр лежал мертвый в земле, а я живой сидел здесь.

— Еще порцию, — сказал я бармену.

Роберт Янси