Адам

– Например, за консервами, боеприпасами. Анна могла быть их разведчиком, – спокойно сказал Егор Матвеевич, не спуская глаз с Вороны. Признаться, ей было не по себе под этим взглядом. Чувствовала себя нашкодившей девчонкой, которую отец застукал за разбитой вазой. Было страшно, обидно.

– Но, она же…

Егор Матвеевич спокойно поднял руку, и Адам почтительно замолчал.

– Я знаю, – сказал начальник поселения и затем, вновь обратился к Вороне. – Чашу весов в твою сторону склонили твои бумаги. Не думаю, что эти записи можно подделать, или выдумать, да и зачем?

К чему это он говорит?

– В общем, так, Анна-Ворона, – Егор Матвеевич вздохнул, откинувшись на спинку стула. – Оставайся-ка ты с нами. Конечно, за тобой первое время приглядывать будут, и не приведи Господь тебе что-то глупое выкинуть, но жить ты будешь в нашей общине, и тебя никто не обидит. Наш дом – твой дом. И наша еда – твоя.

– Ура! – Адам чуть не прыгал от радости. – Пап, можно я ей помогать осваиваться буду?! Ну пожалуйста!

– Тихо, тихо! Раскричался! – улыбнулся Егор Матвеевич. – Что Анна скажет?

– Да, – Ворона едва справилась с водоворотом чувств и мыслей, и слова давались с трудом, – я согласна…

– Вот, здорово! Пойдём, я тебе покажу где у нас что…

И он рванул к Вороне.

– Адам, погоди! – остановил сына Егор Матвеевич. – Ты хочешь о чём-то спросить?

– Хотелось бы, – ответила Ворона. – Вы сказали, что эти ваши соседи, они агрессивны, так?

– Напрямую нас они пока не трогают, – ответил Егор Матвеевич. – Потому что мы делимся с ними едой, лекарствами, а то и лечим их, хотя, Пастырь смотрит на это с неодобрением.

– В таком случае, почему вы вооружены так слабо? Где ваши патрульные? Кто вас охраняет?

– Поверь, поселение есть кому защищать. А им обычное оружие не нужно, – загадочно улыбнулся Егор Матвеевич.

Сама не зная почему, Ворона сказала:

– Я верю в то, что вижу. А раз я тут остаюсь…Егор Матвеич, я неплохо стреляю, и, смею надеяться следопыт неплохой. Я могу и на дежурстве стоять, и окрестности разведывать. Если будет нужно…

– Спасибо, что предложила, твои навыки могут пригодиться. А сейчас, отдыхай, осваивайся. Добро пожаловать домой.

4

– Вот тут у нас склады, – Адам махнул в сторону вытянутых кряжистых строений с глухими окнами, – А здесь, – Адам указал налево, на такие же строения, но, как показалось Вороне, ещё более фундаментальные и крепко сбитые, – у нас теплицы. Тут мы выращиваем грибы, а в некоторых отсеках овощи и даже фрукты. С помощью гид-ро-по-ни-ки, вот. Попрошу тётю Машу, может, она угостит нас мандаринами и лимоном. Я больше лимоны люблю. А ты?

Ворона сглотнула слюнки при упоминании о фруктах. И, кстати, после всего того, что она видела и слышала, она решила больше ничему не удивляться.

Слова спутника пробудили почти забытые воспоминания.

Она вспомнила вскрытую консервную банку. Оттопыренную тонкую крышку с зазубренными краями, об которые было легко порезаться. А над ней – запах. Запах, от которого кружилась голова, а чувства переходили в ощущения неописуемого восторга. Это был свежий, прохладный, сладкий аромат, настойчиво нежный, уносящий мысли к чему-то далёкому и неведомому. К беззаботной неге жизни ещё до Великой Скорби. Жизни, ныне безвозвратно утерянной, и кажущейся лишь сном. Призрачным, обманчивым… Ворона помнила… Это были кусочки ананаса в соку. Они так и таяли во рту, растекаясь по нёбу, языку, нежной и пронзительной сладостью, дразня и лаская вкус. Настоящее лакомство! Это был подарок Сан Петровича на её, Вороны, День Рождения. Сама Ворона, признаться, не помнила, когда родилась, и что это за день такой. Его ей придумал Сан Петрович. Для него этот день был особенно важен. Ворона догадывалась, что этот день связан с его семьёй, которая когда-то у него была. Тогда, отчим особо не рассказывал о себе, а Ворона спросить не решалась.

– Прости, что я так много говорю, – Адам смущённо опустил взгляд, будто бы почувствовал её мысли. – Я тебя утомляю. Просто, – он вскинул голову и сказал то, от чего Ворона чуть не споткнулась и не растянулась на дорожке. Будто бы ей ножом под сердце саданули, – просто, ты мне очень нравишься… И ты очень одинока… Я… Я чувствую…как ты…боишься.

Сердце Вороны выпрыгивало из груди. Что теперь делать? Рявкнуть на этого сопляка как следует? Заставить замолчать? Наорать так, чтобы не смел больше подходить? Резко развернуться и сбежать – так, чтобы он слёз её не увидел. Ведь, ещё немного, и они так и покатятся из глаз, и их будет не остановить. Ворона ненавидела себя в такие моменты. Чувствовала себя загнанным в угол зверьком. А она ненавидела чувствовать себя загнанной в угол. Горло будто корень-кровосос обвил. Так и давит, так и душит! И все потому что этот ребёнок великовозрастный прав! Да, ей одиноко! Да, ей страшно! И да, не к кому с этим прийти и разделить эту тяжесть. А, вот, теперь, вроде бы и можно…но до чего же…невозможно!

Но это было еще не всё. Этот чудик читал её будто раскрытую книгу!