Адам Бид

Бесси увлеклась в затруднительное беганье, частью благодаря своей резвой веселости, частью же в надежде добыть хороший приз. Говорили, что между призами есть салопы и другая одежда. Девушка подошла к палатке, обмахиваясь платком; ее круглые глаза блестели торжеством.

– Вот приз для первого бега в мешках, – сказала мисс Лидия, взяв большой пакет со стола, где были разложены призы, и подавая его мистрис Ирвайн, прежде чем Бесси взошла в палатку. – Прекрасное камлотовое платье и кусок байки.

– Вы, я полагаю, не думали, что приз выиграет такая молоденькая, тетушка? – сказал Артур. – Но можете ли вы найти чего-нибудь другого для девушки и оставить это угрюмое платье для старухи?

– Я накупила только полезных и прочных вещей, – сказала мисс Лидия, поправляя свои кружева. – Я вовсе не думала поощрять любви к нарядам в молодых женщинах этого звания. У меня есть ярко-красный салоп, но он назначен для старухи, которая выиграет.

Речь мисс Лидии вызвала несколько насмешливое выражение на лице мистрис Ирвайн, когда она посмотрела на Артура, между тем как Бесси взошла в палатку и несколько раз быстро присела.

– Это Бесси Кренедж, матушка, – сказал мистер Ирвайн добродушно, – Чада Кренеджа дочь. Помните вы Чада Кренеджа, кузнеца?

– Как же, помню, – сказала мистрис Ирвайн. – Ну, Бесси, вот твой приз: прекрасные теплые вещи для зимы. Я уверена, что тебе немалого труда стоило выиграть их в этот жаркий день.

Бесси надула губы, увидев безобразное, тяжелое платье, казавшееся также весьма теплым и неприятным в этот июльский день; без неудовольствия нельзя было даже и нести эту большую, невзрачную вещь. Она снова присела несколько раз, не поднимая глаз, и с усиливающимся дрожанием в уголках около рта вышла из палатки.

– Бедняжка! – сказал Артур. – Она, кажется, обманулась в своих ожиданиях. Я желал бы, чтоб она получила что-нибудь другое, более по вкусу.

– Она на вид очень дерзкая молодая девушка, – заметила мисс Лидия, – уж таким-то я вовсе не намерена покровительствовать.

Артур безмолвно решил, что он попозже сделает Бесси денежный подарок, чтоб она могла купить себе то, что ей более нравится. Но она, не зная предстоявшего ей утешения, сошла с открытого места, где ее можно было видеть из палатки, и, бросив ненавистную ношу под дерево, принялась плакать, при беспрестанном поддразнивании маленьких мальчишек. В этом положении увидела ее рассудительная замужняя двоюродная сестра, которая, не теряя времени, передала трудного ребенка на попечение мужа и подошла к плакавшей.

– Что случилось с тобой? – спросила Бесси женщина, поднимая пакет и тщательно рассматривая его. – Ведь не о том ты, я думаю, плачешь, что задохлась от жара, бегая таким сумасшедшим образом. Вот зато дали тебе несколько кусков хорошего камлоту и байки; по справедливости-то следовало дать это тем, у кого хватило ума удерживаться от подобных глупостей. Ты можешь подарить мне кусок этого камлота ребенку на рубашку. Ты ведь всегда была такая добренькая, Бесси, уж это можно про тебя сказать.

– Возьми хоть все, мне этого добра не нужно, – сказала Бесс брюзгливо, принимаясь отирать слезы и оправляясь.

– Ну, хорошо, уж я, пожалуй, возьму, если тебе так хочется избавиться от этого, – сказала бескорыстная кузина, быстро отходя от нее с узлом из опасения, чтоб Бесс не переменила своего мнения.

Но веселая девушка была одарена благословенною эластичностью духа, которая охраняла ее от грызущей печали; и так как теперь наступила великая пора для бега ослов, то ее разочарование совершенно исчезло в приятных усилиях, с которыми она старалась разгорячить последнего осла шипением, между тем как мальчишки употребляли в дело палки. Но вся сила ослиного ума заключается в том, что он принимает ход обратный тому, какого настоятельно требуют доводы; впрочем, если рассмотреть ближе, это требует такой же нравственной силы, как и прямой порядок; и осел, о котором идет речь, доказал, что обладает нравственною понятливостью, остановившись, как мертвый, именно в то время, когда удары достигли самой сильной степени. Беспредельны были крики толпы, совершенно светел смех Билля Доунза, каменнопильщика и счастливого владетеля превосходной скотины, стоявшей хладнокровно и на окоченелых ногах среди своего торжества.