Адам Бид

– Дайте слово, что вы больше не увидите ее! – воскликнул Адам в порыве возвратившегося гнева и подозрения, подступив к двери и прислонившись к ней спиною. – Или скажите, что она никогда не может быть моей женой, скажите, что вы лгали, или обещайте мне то, чего я от вас требую.

Адам, вымолвив такое решительное требование, стоял как страшный образ рока перед Артуром, который, сделав два или три шага вперед, тотчас же остановился, слабый, дрожащий, больной душою и телом. Обоим казалась продолжительною внутренняя борьба, происходившая в Артуре, когда наконец он слабо сказал:

– Да, я обещаю. Пусти меня.

Адам отодвинулся от двери и отворил ее; но когда Артур дошел до ступени, то снова остановился и прислонился к дверному косяку.

– Вы не совсем здоровы и не можете идти одни, сэр, – сказал Адам, – возьмите опять мою руку.

Артур не дал ответа и тотчас же пошел вперед, сопровождаемый Адамом; но, сделав несколько шагов, снова остановился и холодно сказал:

– Кажется, я должен тебя побеспокоить. Теперь становится поздно, и, пожалуй, обо мне станут еще тревожиться дома.

Адам подал руку, и они пошли вперед, не говоря друг с другом ни слова, пока не достигли места, где лежали корзина и инструменты.

– Я должен подобрать инструменты, сэр, – сказал Адам, – они принадлежат брату. Я боюсь, чтоб они не заржавели. Подождите, пожалуйста, одну минуту.

Артур остановился молча, и опять они не произнесли ни слова, пока не достигли бокового входа, откуда он надеялся пройти в дом незамеченным. Он сказал тогда:

– Благодарю. Тебе больше не зачем беспокоиться.

– В какое время было бы мне удобно увидеться с вами завтра, сэр? – спросил Адам.

– Ты можешь прийти сюда в пять часов и сказать, чтоб мне доложили о тебе, – сказал Артур, – никак не ранее.

– Спокойной ночи, сэр, – произнес Адам.

Но он не услышал никакого ответа. Артур вошел в дом.

XXIX. Следующее утро

Артур провел не бессонную ночь: он спал долго и хорошо. Люди смущенные не лишаются сна, если только они довольно утомлены. Но в семь часов он позвонил и привел в изумление Пима, объявив ему, что намерен встать и чтоб к восьми был ему приготовлен завтрак.

– Вели оседлать мою лошадь к половине девятого и скажи дедушке, когда он сойдет вниз, что мне сегодня лучше и что я поехал верхом.

Проснувшись, он лежал в постели с час, но не мог оставаться долее. Когда мы лежим в постели, то воспоминания о нашем вчерашнем дне бывают слишком тягостны для нас; если только человек может встать хотя бы для того, чтоб свистать или курить, он живет в настоящем, которое представляет известное сопротивление прошедшему; он испытывает ощущения, которые защищаются против деспотических воспоминаний. Если б можно было собрать чувства и вывести из них среднее число, то оказалось бы, конечно, что сожаление, упреки и оскорбленная гордость производят на деревенского джентльмена более легкое действие в сезон охоты и стрельбы, чем в позднюю весну и лето. Артур сознавал, что когда он поедет верхом, то почувствует в себе более мужества. Даже присутствие Пима, прислуживавшего ему с обычным уважением, действовало на него успокоительно после вчерашнего дня. При чувствительности Артура к мнению других, утрата уважения Адама наносила его самодовольству удар, который заставлял его воображать, что он упал в глазах всех. Так внезапный страх, причиненный какой-нибудь действительною опасностью, заставляет слабонервную женщину бояться даже сделать шаг вперед, потому что везде она видит одну только опасность.