Адам Бид

– Адам, есть истина в том, что вы говорите, и есть много слуг Господних, имеющих больше силы, нежели я, и находящих, что сердце их становится полнее от забот о муже и родных. Но я не имею веры, что то же самое будет и со мною, потому что с того времени, как мои чувства обратились к вам выше меры, я не имела уже того спокойствия и радости в Боге; я чувствовала, будто в сердце моем произошло разделение. И подумайте, что со мною, Адам: жизнь, которую я вела, похожа на страну, по которой я ступала в блаженстве с самого детства; и если я на мгновение прислушиваюсь к голосу, зовущему меня в другую, неизвестную мне страну, я могу только страшиться, что моя душа после этого может жаждать того земного блаженства, которое я покинула. А где есть сомнение, там нет полной любви. Я должна ждать яснейшего указания: я должна уйти от вас, и мы должны совершенно покориться Божественной воле. Иногда требуется, чтоб мы пожертвовали своими естественными, законными чувствами.

Адам не решался умолять снова, потому что голос Дины не был голосом упрямства или неискренности, но ему было очень тяжело, его глаза не видели ясно, когда он посмотрел на нее:

– Но может быть, вы почувствуете себя довольной… почувствуете, что вы снова можете возвратиться ко мне и нам не нужно расставаться никогда, Дина?

– Мы должны покориться, Адам. Со временем наш долг прояснится для нас. Может быть, когда я вступлю в свою прежнюю жизнь, я увижу, что все эти новые мысли и желания исчезли и стали так, будто их вовсе и не было. Тогда я буду знать, что у меня не было указания к браку. Но мы должны ждать.

– Дина, – произнес Адам уныло, – вы не можете любить меня так, как я люблю вас, иначе у вас не было бы сомнений. Но это и естественно, потому что я не так праведен, как вы. Я не могу сомневаться в том, следует ли мне любить лучшее творение, которое Богу было угодно послать мне в жизни.

– Нет, Адам, мне кажется, что моя любовь к вам неслаба: мое сердце ждет ваших слов и взглядов почти так же, как крошечный ребенок ждет помощи и нежности от сильного, от которого зависит. Если б мысль о вас только охватила меня слегка, то я не сомневалась бы, что она может быть для меня идолом… Но вы подкрепите меня… вы не станете противиться, чтоб я повиновалась до последней крайности.

– Выйдем на солнечный свет, Дина, и походим вместе. Я не скажу более ни слова, чтоб не смущать вас.

Они вышли из дома и пошли чрез поля, где могли встретить семейство, возвращавшееся из церкви. Адам сказал: «Возьмите мою руку, Дина», и она повиновалась. То была единственная перемена в их обращении друг с другом с того времени, как они шли вместе в последний раз. Но ни грусть, причиняемая мыслью об отъезде Дины, ни неизвестность исхода не могли лишить очарования сознание Адама, что Дина любит его. Он полагал остаться на господской мызе до самого вечера. Он будет близок к ней как можно долее.

– Э! да вон идет Адам с Диной! – сказал мистер Пойзер, отворив дальние ворота, которые вели в отгороженное место при его доме. – Я не мог себе представить, каким образом случилось, что он не был в церкви. Ну, – добавил добрый Мартин после непродолжительного молчания, – как ты думаешь, что пришло мне в голову в эту минуту?

– Да то, чему вовсе не удивительно прийти, потому что оно прямо у нас под носом. Ты хочешь сказать, что Адам ухаживает за Диной.

– Справедливо. А разве ты заметила это прежде?

– Еще бы! – сказала мистрис Пойзер, которая, если было возможно, всегда старалась не быть застигнутой врасплох. – Я не принадлежу к числу тех, которые могут видеть кошку в сырне и не знать, зачем она пришла.

– Ты никогда не говорила мне ни слова об этом.

– Ну, ведь я не трещотка, что вот принуждена бренчать, когда ветер дует на нее. Я могу молчать, когда незачем говорить.

– Но Дина не захочет его, как ты думаешь?

– Нет, – сказала мистрис Пойзер, недостаточно настороже против возможной нечаянности, – она никогда не выйдет замуж за человека, который не методист или не калека.

– А хорошо было бы, если б они полюбили друг друга, – сказал Мартин, повернув голову набок, как бы с удовольствием раздумывая о своей новой идее. – Ведь и тебе было бы приятно это, не правда ли?

– Разумеется. Тогда я, по крайней мере, не думала бы, что она уедет от меня в Снофильд, за добрые тридцать миль отсюда… и что у меня не останется никого, кто бы ходил за мной, кроме соседей, которые мне неродные, да женщин… и то таких, которым мне было бы стыдно показать свое лицо, если б моя сырня походила на их. Неудивительно, что есть на рынке полосатое масло. И я была бы очень рада, если б увидала, что бедняжка устроилась наконец по-христиански и имела бы над своею головою собственный дом. Мы отлично снабдили бы ее полотном и перьями, потому что я люблю ее не меньше собственных детей. Да если она находится в доме, то чувствуешь себя как-то спокойнее, потому что она чиста, как только что выпавший снег; всякий, имеющий ее под рукой, может грешить за двоих.