Адам и Ева

Что за ничтожная, тщеславная душонка! Встречаясь со мной «при исполнении», Олдржих давал мне понять, как он горд своей должностью. А оставшись наедине, принимался ныть. Жалобился то на одно, то на другое, но выступить против не отваживался. Словно чья-то невидимая рука держала его за локти.

— Заткнись! — оборвал я его. — Пошел он к черту! Это еще неизвестно, кто из нас под суд угодит.

— Не забывай, ведь он заслуженный!

И для памяти перечислил мне все прошлые заслуги и героические деяния товарища Паточки.

— Да ну тебя к лешему! — снова прервал я. — Что же нам теперь, молиться на него из-за этих его заслуг, ума-разума у него набираться? Вот уж нет! Игра «А папа сказал» для жизни не годится. — Тут я уничтожающе и язвительно посмотрел на Олдржиха. — А для тебя, как вижу, всякий петушок уже бог, если с высокой жердочки кукарекнет? Даже если его там веревкой подвязали, чтоб не сорвался, — все равно, по-твоему, это он будит день поутру и солнце в небе подымает?

Мои слова покоробили его, но он не ушел, так и стоял, переминаясь с ноги на ногу.

— Слушай, а что тебе здесь делать? Шел бы лучше домой, покопался в саду, злость бы и прошла.

— Домой? — с раздражением воскликнул я. — Домой, на печи лежать? Вот вам чего захотелось, разбойникам! Шалишь! Я не такой дурак, чтоб сидеть сложа руки! Нет, домой я не пойду. Пойду куда-нибудь в другое место.

— И куда же? — полюбопытствовал он.

Я и сам не знал куда. И тут мне пришло в голову, что надо зайти к какой-нибудь «шишке» поважнее, повыше рангом. (Тем более что мы уже шагали в том направлении, как будто ноги несли меня туда сами.)

— Будто не знаешь, где у нас дела решаются.

— Ты что, спятил? Уж не думаешь ли, что Паточка все это выдумал? Они наверняка договорились. Договорились, что так надо.

Я по глазам видел, что он перепуган насмерть. Лицо его побледнело. И ноги отказывались ступать дальше — словно его стреножили. Тревожно бегали глаза. Лоб покрыла испарина: Олдржих не хотел, чтобы нас увидели вместе.

— Мое дело предупредить.

У нас за спиной раздался шум, и к зданию райкома подкатила «Волга». Мы обернулись. Из машины вышел первый секретарь Лойза Ситарж. Мы с ним, как говорится, пуд соли съели: жили на соседних улицах, я — на Жижковской, а он — на Пршемысловой. Часто ссорились: улицы стенкой шли друг на друга. Но мгновенно объединялись, если пахло дракой с сынками торговцев, чиновников или ремесленников. Мы с Лойзой знали друг друга почти с пеленок.

Отца своего Лойза не помнил. Как сейчас вижу — измученный, вечно простуженный, рано утром еще перед школой или поздно вечером везет он с поля срезанную ботву, свеклу или корма… Бежит вприпрыжку, подгоняя хворостиной тощую коровенку, запряженную в повозку («А ну пошевеливайся, чтоб тебя!»). Потом Лойза поступил на фабрику сельхозмашин и выучился на слесаря. Мастер вышел из него толковый. А вот теперь бывший работяга уже четвертый год секретарствует в Роудницком районе.

Увидев меня, Лойза дружески улыбнулся:

— Ну как дела, Мичурин? Давненько мы с тобой не виделись. Куда путь держишь?

— К тебе, — спокойно ответил я, решив использовать эту нечаянную встречу. (Прежде я и не вспоминал о нем, слишком высоко он залетел. Я-то рассчитывал заглянуть к секретарю по сельскому хозяйству Индраку.) — Вот вместе с Олдржихом к тебе идем.

До сих пор не понимаю, зачем я этого осла с собою потащил. Наверное, из зловредности. В эту минуту он побледнел так, словно у него всю кровь из жил выпустили, но уйти не рискнул.

— Пошли, коли так, — согласился Ситарж. — Только придется немного подождать. Да, давненько мы с тобой не виделись. Ладно, я сейчас, только вот кое-какие делишки закончу.

Неважно, что мы почти два часа проторчали в приемной. Я готов был сидеть хоть до утра. Зато Олдржих вертелся как на иголках. Хлопал глазами, вытягивал шею, будто ему воротничок жмет, и злобно шипел:

— Все твоя затея. Меня ты в это дело не впутывай.

— Как бы не так, Олдржих. Не думай, тебя это тоже касается. Потому мы тут и сидим вместе.

Олдржиха так перекосило, словно у него в горле кость застряла.

Я оставил его в покое, пусть отдышится. Мне и самому нужно было успокоиться. Слишком я перенервничал из-за этого тупицы Паточки. До настоящего обсуждения у нас так ведь и не дошло. Собственно, он такого обсуждения не допустил. Такой деловой — прямо ужас. Деловой тупица. А меня, конечно, занесло. Теперь, в разговоре с Ситаржем, — все! — чтоб никаких эмоций. Спокойно, Адам. Ситарж — совсем другой человек. Лойза Ситарж…