Адамант Хенны

Девушка сжалась, закрывая голову руками. Дура, дура, несчастная дура! Возомнила о себе… Как красиво всё получалось в мечтах! Сверкающий доспехами строй пехоты, всесокрушающей лавиной несущиеся конные полки, копья и стрелы, тела поверженных врагов – все, как одно, отвратительные, нелюдские, – и она, в кольчуге, обтекающей тело, точно вода, с подъятым мечом несущаяся во весь опор на разбегающиеся от одного её вида вражьи полки… И что же вместо этого? Сперва – похищение и плен, сераль владыки Тхерема, потом Тубала, вытащившая Эовин из ловушки, точно котёнка из проруби, потом мастер Холбутла и его друзья, для которых она оказалась лишь ненужной обузой, нелепое бегство и венец всему – караван рабов!

Конечно, Эовин шла не в цепях. В любую ночь она могла попытать счастья – заросли призывно темнели совсем-совсем близко. Однако девушка знала, что на сей раз далеко ей не уйти. Караван тщательно охранялся. И пусть тхеремских стражников насчитывалось и не столь много, главную опасность являли летучие отряды охотников со специально натасканными псами и соколами – именно они не давали караванам разбежаться по дороге. Те, у кого хватило дерзости попытаться скрыться, поплатились сполна. Желающих последовать их примеру сыскалось не много.

И потом… эти леса… Неведомые, непонятные, где смерть подстерегает на каждом шагу, где не знаешь ни одного дерева, ни одного куста, ни одной былинки, где не ведаешь, что поесть, куда преклонить голову, чтоб не проснуться уже в утробе ночного добытчика…

А ещё оставался Серый. Не мигая, его жутковатые глаза частенько задерживались на Эовин – и тогда девушку тотчас охватывал озноб. Она злилась на себя за собственную слабость: дрожать? С чего бы? Серый не казался ни великаном, ни силачом, ни особо злобным. Куда как немолодой, совершенно седой… он, наверное, сгодился бы в старшие братья отцу Эовин… Ничего не было в нём особенного, в этом Сером: лицо как лицо, глаза как глаза, чуть-чуть блекловатые, уже начавшие выцветать к старости, а вот зыркнет – и всё равно страшно. Странный он какой-то… будто неживой.

Однако рыбак неведомым образом ухитрялся держать в узде все две сотни доставшихся ему в подчинение душ. Хватало взгляда, двух-трёх слов – и всё. В сотне Серого никто не дрался за скудный паек, не чинил насилия над женщинами, как в соседних отрядах, – немолодой уже вожак странным образом поспевал всюду. Эовин оставалась цела и невредима только благодаря ему.

Девушка ни с кем не разговаривала. Спину жгли ненавидящие взгляды невольников, словно она, рождённая в Рохане, виновна была в их пленении. И если даже она и попытается сбежать – то желающих донести об этом охране тотчас найдётся более чем достаточно. Тут даже Серый не поможет…

Ночь, раскинув во весь небосвод громадные крылья, пала на притаившийся лагерь, точно филин на летучую мышь.

Эовин закрыла глаза. Будь что будет.

АВГУСТ, 5, РАННЕЕ УТРО, ЦИТАДЕЛЬ ОЛМЕРА

Коротко блеснув, меч врезался в бок сшитого из трёх бычьих шкур мешка, доверху наполненного песком, по которому обычно лупили кулаками и ногами новобранцы, обучаясь драться без оружия. Песок ловит и гасит любой размах, но рука, что сжимала меч, оказалась сильнее. Лезвие рассекло «свинью» надвое: верхняя часть осталась болтаться на верёвке, нижняя шлёпнулась под ноги мечнику. Песок расплескался в разные стороны.

– Ты видишь? – проговорил скрипучий, холодный голос.

На широком дворе воинской школы, ещё пустом и тихом, возле болтавшихся, точно висельники, кожаных мешков с песком, стояли двое воинов. Один, ещё далеко не старый, высокий, статный, в богатой, хоть и несколько помпезной для скромного городка одежде: малиновый, шитый золотом плащ, ярко-алая рубаха, отделанный рубинами пояс тангарской работы, багряные же замшевые сапожки с отворотами – отвороты украшены тонкими золотыми цепочками, за поясом – неожиданно простой меч, в потёртых чёрных ножнах и с ничем не украшенным эфесом. Рядом с одетым в алое молодым красавцем стоял кряжистый горбун – в старой, потёртой боевой кожаной куртке, чёрном плаще и чёрных же сапогах грубой кожи. В руке горбуна замер странный изогнутый меч, совершенно не похожий на западные.

– Я не слепой, – раздражённо бросил человек в красном. – Ну и что ты хотел доказать мне этим, Санделло? Ты нужен мне здесь. И я запрещаю тебе покидать цитадель! Вообще не пойму, как тебе могло такое взбрести в голову? Скоро осень, дорваги хлеб уберут – и куда, скажи мне, пожалуют? Не сюда ли?

– Не надо было трогать ту девчонку, Олвэн. – Взгляд прищуренных глаз вернейшего Олмерова сподвижника был тяжёл.

– Повелитель Олвэн! – резко поправил тот старого мечника.

Тонкие, бескровные губы горбуна чуть заметно дрогнули. Ледяные глаза почти совсем закрылись.

– Не надо было трогать ту девчонку, повелитель Олвэн. Она всё-таки дочь дорвагского старейшины.

– Ты будешь учить меня, старик? – вскинулся сын Короля-без-Королевства.

Санделло очень медленно и аккуратно спрятал меч. Выпрямился, насколько позволял горб, провёл коричневой плоской ладонью по изрезанному морщинами и шрамами лбу. Перевёл дух.