Адаптация

       Глеб вышел и скрылся за дверью. Айне осталась одна в большом зале. Он был точной копией зала, в котором она жила раньше. Экраны такие же. И ковер.

       На ковре тепло лежать. И звуки он гасит.

       А кресла прежде не было. Оно высокое и вырастает из пола, чтобы в пол же врасти. Переплетение корней и гиф, точка воздействия на сложнейший организм, который остался один, совсем как Айне.

       И ему плохо. Айне слышит его голос. И вот-вот заплачет вместе с ним.

       Глеб вышел из боковой комнаты и поднял второе тело, той самой женщины, лицо которой скрывала зеркальная маска.

       - Ничего не трогай, - рявкнул Глеб, и Айне, убрав руку от подлокотника, ответила:

       - Хорошо.

       Но когда он скрылся за дверью, она подошла к креслу, сняла кофту с зайцем - глаза у него были грустными - и повесила на подлокотник. Айне села, откинулась на спинку и впилась ногтями в изгибы корня.

       - Да, - ответила она на молчаливый вопрос Спящего. И сумела сдержать крик, когда иглы коннексонов пробили кожу.

       Боль парализовала. А потом убила. И Айне поняла, что и мертвые способны чувствовать.

       Сотни сердец стучали единым ритмом. Пульсировала жидкость в пищеварительных вакуолях гриба, перетекая в сеть внутреннего синтеза.

       Собирались из бусин аминокислот пептидные цепи и тут же, спускаясь с рибосомальных конвейеров, самоусложняли структуру. И трехмерные кирпичи белков достраивали лабиринт живого организма.

       Выплетались многосуставчатые хвосты жирных кислот и углеводородных полимеров. Мешались. Изменялись. Мигрировали по сосудам, превращаясь друг в друга. Легчайшее прикосновение, не намек - вопрос, и список синтезируемых веществ расширился.

       Не пройдет и получаса, как на поверхности мицелия появятся выросты с прозрачными колбами клеток, в точности повторяющих заводскую упаковку гидроксифенилглицина. И что за беда, если оболочка не пластиковая, но пектиново-целлюлозная?

       Айне улыбнулась и, накрыв все живые сердца своей волей, велела:

       - Проснитесь.

       И они открыли глаза. Это было лучше, чем смотреть через камеры.

Глава 4. Право на надежду.

       Глеб понял все, когда снял маску. Раздражала она его. Стекло-стекло, сиянье зеркал и собственное лицо, искореженное гранями. Как будто смотрят на Глеба сразу несколько человек. И среди них нет ни одного настоящего.

       Тогда он просто отвернулся и, уложив Еву, убрал волосы с лица.

       Могла ведь убить. Были возможности и не одна. Но не тронула. И теперь вот тошно.

       У мертвой Евы мягкое лицо, красивое и умиротворенное, как будто и не Ева она, но Мадонна, только младенцы остались в подвале, в пластиковых коробов кувезов. Подохнут все.

       Пускай. Они же не люди!

       Не люди и всё.

       Глеб сложил ей руки, как нормальному покойнику, и в лоб поцеловал. Только потом занялся второй. На выпуклый живот ее Глеб старался не смотреть. Оставалась маска, сидящая на коже словно сама собой. У Глеба не сразу получилось поддеть ее. Но стоило потянуть за край, и маска сошла.

       Изнутри она была гладкой и мягкой.

       А лицо девушки - бледным. И волосы у нее синие. Яркие-яркие, как незабудки. Три прядки на челке - три параллельные линии, перечеркнувшие когда-то Глебову жизнь.

       Темные брови. И светлые губы, слабо прорисованные на лице.

       Он даже испугался, что это - настоящая Ева, но после понял - подделка. А еще сообразил, что это лицо он уже видел.

       Это, но другое. Измененное возрастом. Усталое. Слегка оплывшее и изуродованное обвисающей кожей. Сейчас, после смерти, она растянулась, усугубив сходство.

       - Раз, Ева, - сказал Глеб, пятясь к двери. - Два, Ева.

       Они походили друг на друга, как мать и дочь, вот только был еще один человек, вписывавшийся в линейку родственного сходства. И этот человек, скорее всего, человеком не был.

       - Три, Ева...

       Девчонка сидела на кресле, слишком большом для нее.

       Ноги не доставали до пола. Тонкие ручонки силились обнять массивные подлокотники, а макушка не дотягивалась до изголовья, и белесым корням симбионта пришлось спуститься. Они легли на плечи и впитались в кожу, оставив следами узоры белой татуировки.

       Они сковали руки и ноги. И захватили голый живот живым корсетом.

       Девчонка улыбалась. Из закрытых глаз ее текли слезы. Симбионт их подбирал.

       - Ты тоже Ева? - Глеб взял ее на прицел.

       - Я не Ева, - ответила девчонка, не открывая глаз. - У меня есть собственное имя. У всех есть имя. Меня зовут Айне.

       Логичненько, черт побери.

       - И какое ты поколение? Пятое? Двадцатое?

       - Я не владею данной информацией.

       Она все-таки посмотрела на Глеба.

       Сучьи дети. Они же просекли, что ребенка убить сложно. А бессмертного - невозможно, если, конечно, ты не отмороженный психопат, которому насрать на будущую жизнь. Отбор на инфантилизм и здравый смысл. Оба решения в одном флаконе. Молодцы. Сработало.

       А для невнявших инстинкту андроид имеется.

       Поправочка: имелся.

       - Пожалуйста, не надо в меня стрелять. Мне сейчас больно. Не причиняй дополнительных повреждений. Это может привести к моей физической гибели, - она говорила это, глядя на Глеба синими глазами Евы.

       Убить все равно придется.