Адаптированный Гораций

У рябины вкус, у забора цвет,
Дальше жизнь и улица сходят на нет,
Здесь и я поселюсь, давши грусть в обет
И на семь ответ;

Замерзая, листва шелестит, и летит
Монах в переулок, за ним скорей,
Там озноб-загрей ледяных кровей,
Загрустил дружок,

Захлебнувшись, свивается желтый отток
Дровяной дали в голубой мешок
И клокочет синь за усталым ртом,
Вот и все, глотнем —

Ка еще, задохнув выпрямляюща,
В улиц ряд ты выходишь, тихо дыша,
За тобой, как всегда, ясень с ликом Христа
И моя душа

Осторожно летит, за тобой, сквозит
Чистый шиферный воздух, и грусть не разгрызть
Если светлая ночь на распутье стоит
И не может уйти.

II

Из русской поэзии

Фальшивым голосом пою
Приди, красавица, ко мне.
Приди в ночи, густой тиши
И трам-пам-пам с тобой, мой друг.

Шепчу, осипши, ангел мой,
Одна из сладостных наяд,
Чья красота как взгляд назад,
А я халву люблю, мой друг.

У рыбы клацает губа,
Молю у юности тепла,
Молю, русалка, скрась досуг,
Молю любви твоей, мой друг.

III

Трудно спорить с водой, западая в Оку
С ключевой водицей в груди, в цвету
Красных ягод, где глухо вороны орут
Словно глаз клюют;

Церкви тонут в листве, доносится всплеск,
Придержа разгон разлитых небес,
Чтобы в синей петле лицевых степей
Причастить земле;

Там в одной сельпо и в углу кивот,
В алтаре за мясницким секатором поп
Расчленяет тельца, угощает народ,
Свет, и служба идет;

С околотка богов и святых слободы
На покос гуськом семенят упыри,
Матерятся иконы, и черной зари
Пьют глотком фонари;

В барахолке пространств, запылив леса,
Покатилась из рук, зазвеня, коса,
И в глазах кузнеца поллитровая пся
В черных жилках вся.

IV Der Tod und das Mädchen

Минута медлит, кончена страница.
Часы стоят и не глаголит слово.
Ушли гуляки; замолчи, певица.
Поет петух, но это нам не ново.

Ленора плачет, проклинает Бога,
Летун сигает, молния сверкает,
Зашлась природа глухо, у порога
По косяку, рыдая, мать сползает.

Мертвец несется по пустыне,
Ленору сжав, он корчит рожи,
А та, любя его и ныне,
Гнилую лобызает кожу.

Ты получила все чего хотела.
И в чистой вере лежа на кровати
Кончается единственное тело
В узле тугих небытия объятий.

V

Сердце бьется, а сверху пласты небес
И тоннаж их, торчащий в торце дренаж
Да зеленая кровь в черноте кости
Зачала цвести.

Я об этом сказал и еще скажу:
Мертвечина черная, зуб за зуб
И вороны ночью как хор орут
И зеленую пьют.

В ребрах птичка стучится, дурней души,
Пей вино, говорит, и кури гашиш,
И она кривей кровотока глуши,
Кровянее, чем жизнь.

Чем чернее кость, чем бледнее блиц,
Тем мертвее остув с пролетами из
Растерявшихся тактов, эпох и сих
«Мне туда не войти».

VI