Адель

Она сидела в приемной на седьмом этаже. «Интерн подойдет к вам, как только освободится». Адель робко улыбнулась. Полистала журнал, переплела ноги так, что по икрам побежали мурашки. Уже час она сидела здесь, смотрела, как провозят каталки, и слушала, как молодые интерны шутят с санитарами. Она позвонила Одиль, та решила приехать завтра с первым поездом, чтобы навестить сына. «Адель, милая, вам будет тяжело. Я заберу Люсьена к нам, вы сможете спокойно ухаживать за Ришаром».

Адель не была огорчена или раздосадована. Хотя эта авария – отчасти ее вина. Если бы Ксавье не поменялся сменами с Ришаром, если бы она не подала ему эту нелепую идею, если бы им так не хотелось увидеться, ее муж был бы дома, целый и невредимый. И сейчас она спокойно спала бы рядом с ним, и ей не пришлось бы столкнуться со всеми осложнениями, которые неизбежно породит эта авария.

Но, возможно, эта авария – удача. Знак свыше, освобождение. По крайней мере несколько дней дом будет принадлежать ей одной. Люсьен поедет к бабушке. Никто не увидит, когда она уходит и приходит. Она даже додумалась до того, что все могло обернуться еще лучше.

Ришар мог бы погибнуть.

Она стала бы вдовой.

Вдове прощают многое. Горе – это великолепный предлог. Она до конца дней множила бы ошибки и победы, и о ней бы говорили: «Смерть мужа надломила ее. Она так и не оправилась». Нет, этот сценарий не подходит. В этой приемной, где ее попросили заполнить какие-то бумаги и анкеты, приходилось признать, что Ришар ей совершенно необходим. Без него ей не обойтись. Она была бы как без рук, ей пришлось бы столкнуться с жизнью – настоящей, ужасной, конкретной. Пришлось бы всему учиться заново, все делать самой, а значит, терять на бумажки время, которое она сейчас посвящала любви.

Нет, Ришар никогда не должен умирать. Не раньше ее.

– Мадам Робенсон? Я доктор Ковач.

Адель неловко встала, ей было трудно стоять – так затекли у нее ноги.

– Это я недавно разговаривал с вами. Мы только что получили результаты томографии, травмы серьезные. К счастью, на правой ноге повреждения поверхностные. Но на левой множественные переломы, раздроблена суставная поверхность большеберцовой кости и порваны связки.

– Понятно. А если конкретнее?

– Если конкретнее, то в ближайшие часы его направят в операционную. Затем мы наложим гипс, и надо готовиться к длительной реабилитации.

– Он долго здесь пробудет?

– Неделю, может быть, десять дней. Не беспокойтесь, ваш муж обязательно вернется домой. Сейчас мы готовим его к операции. Я попрошу санитара позвонить вам, когда его переведут в палату.

– Я подожду здесь.

Через час она пересела. Ей не нравилось сидеть перед этими лифтами, откуда открывались все беды мира. Она нашла свободный стул в глубине коридора, рядом с комнатой, где отдыхали санитары. Смотрела, как они убирают истории болезни, готовят процедуры, обходят палаты. Слышала мягкий шорох их тапок по линолеуму. Вслушивалась в их разговоры. Помощница медсестры уронила стакан с тележки, которую толкала слишком резко. В палате 6095 пациентка упорно отказывалась от лечебных процедур. Адель не видела ее, но догадывалась, что она стара, а медсестра, которая обращалась к ней, уже привыкла к ее капризам. Потом голоса смолкли. Коридор погрузился во тьму. Болезнь уступила место сну.

Три часа назад рука Ксавье лежала у нее между ног.

Адель встала. У нее ужасно болела шея. Она пошла искать туалет, заблудилась в пустых коридорах, вернулась назад, походила по кругу. Наконец она толкнула фанерную дверь и вошла в обшарпанный туалет. Задвижка не работала. Горячей воды не было, и она спрыснула лицо и волосы, дрожа от холода. Прополоскала рот, собираясь с силами перед наступающим днем. В коридоре она услышала свою фамилию. Да, действительно произнесли: «Робенсон». Ее ищут. Нет, обращаются к ее мужу. К Ришару, который лежит на этой каталке. Вот он, перед палатой 6090, бледный, потный, такой щуплый в своем синем халате. Глаза у него были открыты, но Адель не сразу поверила, что он пришел в себя. Его взгляд ничего не выражал. Только руки, вцепившиеся в простыню, чтобы подтянуть ее повыше, руки, защищающие его стыдливость, – только они доказывали, что он в сознании.

Медсестра втолкнула каталку в палату. Закрыла дверь за Адель, ждавшей, когда ей позволят войти. Она не знала, куда девать руки. Подыскивала какие-нибудь слова, что-нибудь успокаивающее, слова утешения.

– Вы можете подойти.

Адель села справа от кровати. Ришар едва повернул голову в ее сторону. Он открыл рот, и на его губах остались нити загустевшей слюны. От него дурно пахло. Запах пота и страха. Она положила голову на подушку, и они заснули одновременно. Лицом к лицу.

* * *