Аденауэр. Отец новой Германии

Что в это время происходило за пределами личного мира нового бургомистра? Урожай в 1917 году выдался хороший, и это, казалось, должно было уменьшить продовольственные трудности, которые испытывало население Кёльна. Однако, с другой стороны, если в первые годы войны люди еще могли использовать кое-что из припасов, накопленных в мирное время, теперь они уже были полностью израсходованы, и все, что появлялось на рынке, мгновенно расхватывали. Ситуация обострилась, когда в декабре — январе ударили сильные морозы. «И как это мы умудряемся выжить?» — вопрошала «Кёльнише фольксцейтунг» в одном из ноябрьских номеров. Вопрос был чисто риторический. Каждый выживал как мог. Аденауэр формализовал этот принцип, распорядившись передать систему снабжения в руки квартальных и домовых общин; городские власти, таким образом, умыли руки. Теперь никто не мог жаловаться на то, что бездушные бюрократы морят народ голодом; однако такая децентрализация и дерегуляция была на пользу более обеспеченным слоям населения, имевшим доступ к черному рынку, выиграли также всякого рода спекулянты. Данные в свое время Зольману и профсоюзам обещания проявить особую заботу о городской бедноте были забыты.

Несколько более благоприятно для Германии складывалась ситуация на фронтах войны. Французское наступление весной 1917 года, спланированное генералом Нивеллем, кончилось позорным провалом, во французской армии начались мятежи. Английский экспедиционный корпус безнадежно завяз в болотах Пашендейла в южной Бельгии. Итальянская армия потерпела катастрофическое поражение под Каноретто. Бывший министр иностранных дел Великобритании, маркиз Лэнсдаун, открыто призвал правительство искать пути к началу мирных переговоров. А в далекой России власть захватили большевики, которые, не ограничиваясь призывами к миру, предприняли радикальные меры к выходу из войны.

Как сам Аденауэр оценивал в то время перспективы войны и мира? В общем и целом можно сказать, что его взгляды были весьма противоречивы, неустойчивы, в разные периоды и разным людям он высказывал разные мнения, порой прямо противоположные. Судя но его собственным воспоминаниям, еще в январе 1918 года в разговоре со своим предшественником, Максом Вальрафом, он высказал мысль, что «война проиграна и монархия тоже долго не протянет». Однако к тому же времени относится его публичное заявление, согласно которому «для нас сейчас создалась самая благоприятная с начала войны ситуация, которая открывает благоприятную перспективу заключения хорошего, почетного мира».

Действительно, в то время у него имелись основания для оптимистических прогнозов. Все ждали весеннего наступления германской армии на Западном фронте. Его успех казался предопределенным. Во главе германского верховного командования стояли опытные военачальники — фельдмаршал Гинденбург и генерал Людендорф, которые в 1914 году одержали блестящую победу над русскими войсками, вторгшимися в Восточную Пруссию. Выход России из войны высвободил значительные силы немецкой армии, ранее задействованные на Восточном фронте. Все зависело от того, успеют ли Гинденбург и Людендорф нанести решающее поражение англо-французским войскам до того, как на Европейский континент начнут прибывать части американского экспедиционного корпуса (США объявили войну Германии еще в апреле 1917 года, но для создания боеспособной армии амери-канцам требовалось время).

Все, включая Аденауэра, понимали, что речь идет о последней попытке закончить войну на условиях, благоприятных для Германии. Понимали и другое: альтернативой может стать повторение того, что произошло в России, — нечто беспрецедентное и ужасное (напрашивающаяся аналогия с Великой французской революцией немецкого обывателя могла лишь еще больше напугать). Не очень утешало и то соображение, что ничего подобного не может случиться с такой дисциплинированной нацией, как немецкая. Аденауэр в своей позднейшей авторизованной биографии привел ядовитое замечание одного русского автора по поводу того, что, «если немецкие революционеры захотят захватить вокзал, они сначала встанут в очередь за перонными билетами», но вряд ли он знал об этом высказывании в далеком 1918 году, а если бы и знал, то вряд ли тогда с ним согласился. Он был в достаточной степени реалистом, чтобы сделать иной вывод: голод, антивоенные настроения, классовая ненависть, рост самосознания женщин, в массовом порядке вовлекаемых в производственный процесс на заводах и фабриках, — все эти факторы, которые породили насильственную революцию в России, присутствуют и в его родном Кёльне.