Аденауэр. Отец новой Германии

В Германии явно ощущалось отсутствие твердой, но примиряющей руки президента Эберта. В феврале 1925 года он скоропостижно скончался. Началась кампания по выборам нового президента. Страсти еще более накалились. Это явно отразилось в тоне речей кёльнского бургомистра. Во время визита в город нового канцлера (им стал Лютер; Маркс выдвинул свою кандидатуру на пост президента) он уже говорил об оккупации как о «совершенно нетерпимом» факте; население, по его словам, «изнывает под гнетом неволи». Касаясь последней из употребленных Аденауэром фигур речи, заместитель английского Верховного комиссара полковник Райан сухо заметил в адресованном Чемберлену докладе: «Ввиду бурного карнавального веселья, царящего сейчас на улицах, это заявление представляется несколько странным». В английских архивах сохранилось немало такого рода ядовитых комментариев по поводу публичных выступлений нашего героя в описываемое время.

В ходе президентской кампании Аденауэру пришлось испытать немало неприятных минут, объясняя свое поведение в событиях 1923 года. Яррес, тогда бургомистр Дуйсбурга, а теперь один из кандидатов на президентское кресло, заявил, что его коллега из Кёльна в критический момент «пассивного сопротивления» выступил с капитулянтским предложением о начале переговоров с французами относительно создания автономного Рейнского государства вне рамок рейха. Аденауэр в речи, произнесенной 23 марта, потребовал от Ярреса доказательств и заявил, что может назвать несколько «хорошо известных имен» тех, кто способен защитить его доброе имя против клеветнических выпадов. Конкретно он апеллировал к самому канцлеру Лютеру — предать гласности подоплеку событий, только тогда нация сможет вынести свой приговор, кто выступал за капитуляцию и кто против. Имелся в виду, естественно, эпизод с барменским совещанием 24 октября 1923 года. Как мы помним, у каждого из тогдашних ораторов нос был в пушку. Если говорить об Аденауэре, то он тогда, безусловно, качнулся в сторону сепаратизма, другое дело, что он быстро отошел от этой позиции, однако отмазаться от прошлых грехов было нелегко. Эмоциональность реакции Аденауэра на обвинения со стороны Ярреса только усиливала подозрения в его адрес.

Как бы то ни было, ни этот скандал, ни иные штучки Ярресу не помогли. Выборы принесли результат, которого никто не ожидал: президентом был избран фельдмаршал Пауль фон Гинденбург, семидесятисемилетний старец, которого чуть ли не в инвалидном кресле выкатила на политическую арену группа его почитателей под красиво звучащим лозунгом «национального единства». Он победил с незначительным отрывом от занявшего второе место экс-канцлера Маркса. С точки зрения Аденауэра, такой исход вряд ли мог быть назван оптимальным; с прежним президентом у него установились вполне рабочие отношения, хотя тот и был социал-демократом; можно ли надеяться на их продолжение, когда в президентское кресло уселся заскорузлый вояка, к тому уже мало во что способный вникнуть?

Жизнь, однако, продолжалась, и кёльнский бургомистр по-прежнему не упускал случая привлечь к себе всеобщее внимание. Летом 1925 года он устроил в городе выставку «Тысяча лет Рейнланда». Исторические основания для выбора юбилейной даты были, конечно, более чем сомнительны, но главное было создать рекламу Кёльну и его бургомистру. Личное приглашение, естественно, послали и новому президенту. Это был прямой афронт оккупационным властям: Гинденбург формально все еще числился в списке военных преступников. Первым импульсом со стороны Чемберлена было вообще запретить какие-либо официальные мероприятия в Кёльне. Однако после того, как приглашение Гинденбургу было отозвано, британский министр иностранных дел смягчился. Германское посольство в Лондоне с плохо скрытым торжеством комментировало ситуацию: «Воспрепятствовать населению провести безобидные торжества после долгих лет репрессивного режима оказалось нелегким делом». 16 мая состоялась пышная церемония открытия выставки: присутствовал рейхсканцлер, было много речей, в том числе выступил в своем, теперь ставшем обычном стиле и сам бургомистр.

Постепенно становилось ясно, что время британской оккупации идет к концу. В марте началось резкое сокращение гарнизона и обслуживающего персонала. Были закрыты английская школа и четыре питейных заведения; филиалы банков «Баркли» и «Ллойд» разослали извещения клиентам с просьбой ликвидировать свои счета. До конца оккупации оставалось меньше года.