В те эпические затяжные дни я клала плитку и просто входила в транс без всяких настроек и настроений. По радио, понятно, по адгезийскому, узнала и про транс и про практики, раньше считала их чушью. Настрой у меня всегда был, он у меня врождённый, а тут… Мне всё виделась ящерица, которая меня так напугала в детстве у качелей. Аквамарин и прочие камни из бабушкиного серванта тоже часто виделись − их хотелось больше, чем какой-нибудь бриллиант, ведь камни, пусть и в оправе из золота, мне бы напоминали о бабушке, я всегда бы помнила о ней. Если бы у меня была стрекоза с трюмо и те камни из серванта, которые просто образцы, отшлифованные образцы, играющие цветными прожилками, я бы не злилась так на людей и не доводила их, я бы приложила руку к отполированной поверхности и успокоилась. Я ж думала: если твой самый близкий любимый человек − бабушка − умер, он не будет знать о тебе ничего плохого… Но получилось, что может. Я очень сожалела теперь о всех своих поступках, я готовилась к худшему, потому что самые гнусные мои поступки адгезийцы ещё не припомнили. Ясно, что они держат напоследок что-то эпическое по своему ужасу и кошмару. Гоняться за иллюзией, ждать и надеяться – что может быть хуже. Это я теперь точно знаю после любовных мучений.
Раньше я порывалась уехать, теперь я не могла без Адгезии. Ведь не только из-за меркантильности я оставалась, мне всё больше казалось, что не судьба мне найти ту зелёную стрекозу и перстни бабушки, ну столько лет прошло, если их сразу не оказалось, значит всё, давно всё. Я поняла, почему мне хорошо в Адгезии − пропала зависимость от Кири. Как я могла столько мучиться, надеяться и ждать? Он же ушёл с другой. Мне не нужен такой человек. Адгезийцы, пусть и чудища, но они показывают правду, они тыкали меня в правду как несмышленого щенка в его лужу, пока я не открыла глаза на очевидные вещи. Киря – самовлюблённый грубый эгоист, он не считает девушек за людей, он с ними так – для престижа, держит где-то рядом с собой и командует «к ноге!». Адгезийцы – помощники всех на свете влюблённых дурочек и не только их…
Всё норм – как мантру по утрам повторяла я просто по привычке, уговаривала себя остаться – заученные слова, они ничего значили, просто напоминание о моей трусости в прошлом. Я не могла никуда деться с подводной лодки. Зависимость от Кири сменилась зависимостью от Адгезии. Надежда увидеть бабушку в бреду или сне, а может и просто в комнате казалось мне всё более реальной. Хорошо. Она продала душу дьяволу. Но если это и есть логово дьявола, то это совсем не страшно. Конечно же папа преувеличил. Дьявол тут и рядом не ходил, только что топнул в прихожей самый главный, который окутывает спокойствием, который непримирим к подлости, наглости, гордыне и прочим порокам. Но я начинаю повторяться, наслушалась альтернативную радиостанцию… Всё отл – скоро я нарежу обои, разведу клей, нанесу на стены, разровняю малярным крылом. При слове «крыло» мне становилось не по себе. Крыло – не нравилось это название, всего лишь пластиковый шпатель для обоев.. Ангелы с крыльями, архангелы с крыльями (всё узнала по адгезийскому радио), и Люцифер с крыльями. Я даже спросила у продавца на строительном рынке, есть ли другой цвет, чтоб не белый, продавец посмотрела удивлённо.
Только и всего, делаю ремонт. Я решила доделать во что бы то ни стало, не пропадать же обоям. Ну и делаю вид, что всё отл, а это возможно даже с парящими в воздухе глюко-комочками- чполами. Адгезийское радио сообщило, что чполы – это сгустки обид, которые когда-то я причинила кому-то, обида остаётся в каких-то наносферах, даже если обиженный прощает, так сказали по радио. Буквы на стене «переселились» вместе со мной и вспыхивали на кухне, они меня подбадривали и объясняли альтернативные технологии – всегда на стене, смежной с соседями, где была ниша под вытяжку и пустота за кирпичами. Плитка требует аккуратности, муторно, как силовые трени, утомительно, как после заплывов в море. Когда уставала, я ошибалась в кладке – буквы мне тут же сигналили. Самого важного не было написано в книгах, и в видосиках тоже многое оставалось непонятно. Об этом не писала мне тётя Света, пока отвечала на мои вопросы − никто не выдавал своих секретов, настоящих секретов. Лишь адгезийцы, ну и немного продавцы на строительном рынке – вот и все, кто оказался моими настоящими помощниками и человеками с кристальной душой, пусть и не человеками. Мы − теоретики – так сказала мне та милейшая женщина, что продавала краску. «Мы − практики и теоретики» – вспыхивали слова. Они подбадривали меня, они заменяли мне руководителя-прораба.