Адъютант его превосходительства. Том 2. Книга 3. Милосердие палача. Книга 4. Багровые ковыли

Между тем едва ли не половина карательных частей, брошенных против Махно — молоденькие крестьяне-новобранцы и старики, захватившие еще Русско-японскую, — толпами переходят к атаману. «У батьки сало, самогонка, пшено. Сапоги, опять же, выдает… Чай сладкий! Мануфактура!»

Махно бродит по сахарным местам, грабит заводы, как разбойник Чуркин, выслеживает отставшие от основных частей обозы. Добра достается ему с лишком, и большую его часть он раздает селянам и приставшим к нему красноармейцам. «Вот спасибо, батько!.. Здоровьечка тебе, батько!..» Но вот здоровья-то как раз у батьки и нет, на ногу ступить не может. И «старая гвардия», надежда анархической армии, тоже изранена, измучена — нет сил. А перебежчики-новобранцы — материал сырой. С ними много не навоюешь. Все уже выбиваются из сил. Третий год Гражданской войны на исходе. А перед тем было три года Великой, как называли ее белые, или империалистической — красные.

…У Манцева, склонившегося над расстеленной на столе картой, голова идет кругом.

— Чаю сладкого в кабинет! И покрепче!

Телефоны он переключает на приемную, всех выставляет за дверь. Кто там еще ждет приема? Гольдман? Этому можно, даже нужно, пусть за чайком обсудит дела. Исаак Абрамович — человек спокойный, рассудительный, он Манцеву не помеха в чаепитии…

Секретарь знает, что Исаак Абрамович, хотя и занимает должность, как бы стороннюю от главных забот, — начуправделами, но на самом деле играет в Укрчека особую роль. Ничего удивительного. В ЧК все не так, как в других учреждениях. Здесь какой-нибудь рядовой сотрудник на самом деле может оказаться начальником целого отдела.

— Садись, Исак! — Манцев растирает затылок. Щеки его заливает румянец от прилива крови. — Что-то заработался я.

Гольдман сочувственно кивает головой.

Они пьют чай, неспешно говорят о делах посторонних: о погоде, заезжих театральных знаменитостях, посетивших Харьков. Наконец Манцев не выдерживает:

— Ладно уж! Говори, с чем пришел! Не чай же пить?

Гольдман между тем степенно допивает чай, ставит в блюдечко перевернутый вверх донцем стакан и на него пирамидкой укладывает три куска сахара, к которым даже не притронулся.

— Слышал, какие-то неприятности у Кольцова? — подстегивает Гольдмана Манцев.

— Кольцов, он ерш колючий, его просто так не проглотишь, — отвечает Гольдман. Он утонул в мягком ампирном кресле с крепко продавленным сиденьем, и над столом стала видна только его огромная голова.

Манцев усмехается.

— И все же. Чувствую, тут серьезно. Парня надо выручать, — продолжает Исаак Абрамович. — Судя по всему, нашла коса на камень.

— А что этот?.. — Манцев худой, длинной рукой артистически обрисовывает остроконечную бородку и очки.

— Он, Василий Николаевич, ферзь при короле, а наш полномочный комиссар — всего лишь пешка, хотя и сильно продвинувшаяся.

— Давно мы с тобой в шахматы не играли.

— Давно…

— Надо срочно отправлять его в ИНО[25], как и хотел Дзержинский.

— Феликс Эдмундович теперь неизвестно когда прибудет в Москву. А в ИНО Кольцов окажется один на один среди настоящих акул! Нет-нет, там он будет более уязвим. Особенно если продолжит начатое дело — Реввоенсовет-то рядышком, достанут… Что касается ИНО, там сейчас своя борьба. Дело новое, идет распределение должностей…

— Ох, и бюрократами мы стали, — вздыхает Манцев. — Иногда самому себе хочется казацких плетей отвесить за бумажную возню!

Гольдман звучно кладет кулак на сдвинутую к краю стола карту, на то место, где Днепр в своем беге к Черному морю совершает плавный поворот к западу.

— Вот куда его надо отправить. Под Каховку, в Тринадцатую армию. Там нужен крепкий начальник нашей чекистской группы. Вот-вот начнутся бои, а мы до сих пор плохо прощупали Второй корпус Слащева. А Слащев — еще тот фрукт… Да и в тылу Тринадцатой не все гладко. В плавнях полно зеленых, которые грабят обозы. То ли откололись от махновцев, то ли слащевцы промышляют… А такое вы слышали? Банда атамана Задувало-Гроссфаухен! Откуда он взялся? — Гольдман улыбается. — Я за эту поездку там такого насмотрелся!

— И считаешь, что для Кольцова это самый лучший выход?

— Иного не вижу.

Манцев размышляет:

— В Тринадцатой сейчас командармом Уборевич. Это хорошо. С ним Кольцов сойдется. Но Уборевич в Ставке, а непосредственно в войсках под Каховкой Эйдеман. Тот покруче… Но главное — Кольцову придется работать с Землячкой. Она, как начальник политотдела армии, кажется, всех мужиков там забрала в свой кулак… И по поводу Махно разделяет точку зрения Троцкого… Не попасть бы Кольцову из огня да в полымя?

— Надо ему четко поставить задачу: агентурная и разведывательная работа. И ничего больше. Отсечь от него все другие дела. И сразу поставить дело так, чтобы никто не вмешивался.

Манцев растянул в улыбке тонкие, правильного рисунка губы. Такая улыбка сводила с ума всех работниц его ведомства! И где только отыскали для работы в ЧК такого красавца?

— Розалия Самойловна вмешивается во все, — замечает Манцев.