Адъютант его превосходительства. Том 2. Книга 3. Милосердие палача. Книга 4. Багровые ковыли

— Отыщешь их тут! — сказал он. — Толпежник такой, как на угольном аврале.

Он развернул листок.

— Глядите, товарищ профессор, вот за объявленьице зацепился. Прямо в самую точку!

Старцев прочитал вслух, для всех:

— «Театр революционной молодежи приглашает владеющих способностью играть на сцене под свою крышу. Образование не нужно! Образование дадим мы! Ты давай талант! Пролетариям — преимущество!»

— А ты, Бушкин, что ли, пролетарий? Или таланту слишком много? — спросил сивоусый красноармеец.

— Сам Лев Давидович мой талант признавал! — Бушкин похлопал себя по рукаву, где был виден металлический, тускло поблескивающий щит — знак «Поезда Председателя РВСР» товарища Троцкого. — У нас там свой театр был, фронтовикам показывали всякое агитационное. — Бушкин кивнул на Старцева. — Я вот товарищу профессору рассказывал — я и матросов играл, и офицерье, мог бы и профессора сыграть, если малость словам подучиться. Чего там!

Красноармейцы рассмеялись.

— Если вы, Иван Платонович, дадите рекомендацию, — продолжил Бушкин, — да еще в поезде товарища Троцкого мне не откажут. Там меня, я уверен, хорошо помнят. Соберу бумаги и, хоть бы и после окончания мировой революции, подамся в артисты.

Старцев одобрительно качнул головой.

— А что! Как артист ты себя показал с самой лучшей стороны. Могу засвидетельствовать.

— Вот! — торжествующе сказал Бушкин и провел рукой по объявлению. — А образование они там дадут. Я, если надо, ночами буду грызть театральную науку и всякое там еще, что нужно…

Старцев беспокойно оглядывал снующих вокруг людей. Не разминуться бы со встречающими. Да и не напороться бы на обманщиков каких-либо. Хватит им одного «разведчика и следопыта» Савельева.

Густо поперли смешавшиеся на перроне ряды какого-то батальона, направляющегося на Южный фронт. В основном это были обстрелянные, опытные красноармейцы. Шли с ними и несколько растерянные новобранцы. Разинув рот, они оглядывали стеклянный свод, дивясь его высоте и размерам. Кое-где среди красноармейцев мелькали грязные бинты легкораненых. Судя по разговорам, часть шла с польского фронта.

Наконец к ним подошли трое: младший командир в фуражке со звездой и с кубиком на рукаве и с ним двое красноармейцев, совсем молоденьких, в латаной, но чистой форме, в обмотках, с подсумками на ремне и с винтовками.

— Вы, что ли, от харьковского Чека с ценным грузом? — уклонясь к уху Бушкина, негромко спросил командир с кубиком — среди прибывших у матроса был самый боевой вид.

Бушкин указал на Ивана Платоновича:

— Старший!

Поправив пенсне, Старцев внимательно прочитал мандат командира: «Комвзвода конвойного полка… поручено встретить и сопроводить… обеспечить полную сохранность…»

Пристально посмотрев на командира, как бы сличая оригинал с фотографией (хотя какие там фотографии на документе двадцатого года!), Старцев спросил:

— Какой у вас транспорт?

— Известно какой! — сказал командир, которого сугубо штатский вид немолодого Ивана Платоновича слегка разочаровал. — Две подводы. Грузовики, сами понимаете, почти все пошли на фронты.

«Оно даже лучше, — подумал Старцев. — На грузовике махнут так, что не угонишься. А на подводах далеко не убегут…» Он очень беспокоился о сохранности своего груза, ценность которого была очень велика.

Командир, горбоносый, с внимательными, чуть прищуренными глазами, из демобилизованных ветеранов, быстро оценил сомнения Ивана Платоновича, снисходительно усмехнулся и указал на ящики:

— Это все, что ли?

Старцев чуть не задохнулся от такого пренебрежения к их грузу. Но смолчал. Не начинать же день со скандала! Потом, уже на месте, он покажет этому самодовольному командиру, какие ценности они доставили в столицу!

Москва встретила их низко висящим над крышами домов и куполами церквей, неярким солнцем. Рядом блестела река.

Подводы прогромыхали по выбитой брусчатке моста. За мостом начинался подъем к Сенному рынку. «Значит, к центру едем», — отметил про себя Иван Платонович, который, в общем-то, неплохо помнил Москву. В прошлые времена не раз бывал во «второй столице».

Потом поехали по Арбату. Харьковские задирали головы, дивились высоте домов. Трамваи с привычной беспечностью проезжали вплотную, едва не задевая сапоги красноармейцев, которые сидели на телегах, свесив ноги. Все вокруг гудело, звенело, орало.

Беспризорники бежали следом, определив каким-то своим по-собачьи обостренным чутьем, что военные прибыли из хлебного края. Кричали:

— Эй, дяха, кинь хлебца, у тебя много!

Красноармейцы раздали им то, что оставалось в тряпицах, сунутых в карманы курток. В Москве беспризорники были другими, нежели харьковские: бледные и вялые и не особенно привязчивые. Получив кусок хлеба, они тут же отставали и, присев прямо на краю дороги, не торопясь, ели, наслаждаясь каждой крошкой.