Адъютант его превосходительства

— Благодарю, — сухо ответил Колен. Он понял, что это угроза. И быстрее, чем Кольцов, затерялся в толпе гостей, решил не ввязываться в это дело. Пока не ввязываться. Черт их разберёт, этих русских! От них всего можно ожидать. Ещё когда он первый раз ехал сюда, редактор сказал ему: «Будьте осторожны с русскими, Колен. Русская душа — потёмки». Похоже, он был прав. И все же для себя Колен твёрдо решил: по возвращении в Англию он обязательно опубликует эти две сенсационные фотографии. Туда, в Англию, руки этого русского уже не дотянутся.

Поздно вечером, после того как бригадного генерала Брикса и генерала Журуа проводили в заранее приготовленный для них особняк, а корреспондентов по рангу разместили в гостиницах, Кольцов в смятенном состоянии отправился на Сумскую. Увидев его озабоченное лицо, Наташа догадалась: что-то случилось.

— Ты с очень плохими вестями? Да?

— Да, — не скрывая досады, согласился Кольцов. — Английский корреспондент Колен видел меня в Киеве в форме командира Красной Армии. И даже, помнится, постарался запечатлеть на фотографии. И сегодня узнал. Я, конечно, поговорил с ним. Припугнул. Надеюсь, будет молчать. Но… все может быть…

— Та-ак? — невольно вздохнула Наташа. Она стояла в передней, зябко кутаясь в накинутый на плечи платок. — Что же делать? — И строго посмотрела в глаза Кольцова, словно все это он сам нарочно устроил. Она привыкла верить в Кольцова, восхищаться его смелостью, проницательностью, и вдруг — фотография! Какая нелепость!

В переднюю заглянул тоже встревоженный Иван Платонович. И Наташа поспешила рассказать Старцеву о грозящем Павлу провале.

— Ну что ж, заходи! — с загадочным лицом произнёс Стардцев. — Гостем будешь… Как видно, сегодня день гостей…

В комнате навстречу Кольцову неспешно поднялся до странности знакомый человек — худой, сутулый, в косоворотке и сапогах. Это был Фролов.

— Ну, Павел Андреевич, рассказывай, как вы здесь живёте? — сказал Фролов обыденным, будничным голосом, словно они и не доставались.

— Хуже некуда! — объявил Кольцов, с трудом сдерживая радость от встречи с Фроловым. Понимал, что не такой сейчас момент, чтобы давать волю чувствам. Кольцов снова, но уже обстоятельно, с подробностями, рассказал обо всех тревожных событиях дня.

— Не слишком ли много, провалов? — жёстко сказал Фролов. — Недавно Красильников, а теперь вот и ты… причём это уже вторично…

Кольцов удивлённо взглянул на Фролова:

— Почему — вторично?

Фролов вкратце изложил ему о чисто случайно разгаданной Лацисом щукинской операции с адресами и печально подытожил:

— Тебе действительно надо уходить. Это уже ясно!..

— Рановато, — улыбнулся Кольцов, — Сдаётся мне, этот журналист правильно меня понял, хотя и не слишком хорошо владеет русским. По крайней мере, до самого вечера он не поделился своим открытием с контрразведчиками. Иначе я уже не пришёл бы.

Затем разговор зашёл о Красильннкове. Фролов стал подробно расспрашивать, какие меры предприняты для его освобождения.

— Через Харьковское подполье мы налаживаем связь с тюремной охраной, — стала рассказывать Наташа. — Возможно, удастся организовать побег не только Красильникову, но и Кособродову с его напарником.

Тусклые тени людей в неясном свете лампы метались по стенам, причудливо изгибаясь, словно передразнивая каждый жест, каждое движение разговаривающих, и от этого Наташе казалось, что в их доме множество людей, принёсших сюда тревогу и тесноту.

— Нужно торопиться, — сказал Кольцов. — Сейчас удобный момент — прибыли союзники, пока Щукину не до Красильникова. А потом…

Что будет потом, они знали…

— И все же нужно хорошенько подумать, — сказал Фролов, внимательно вглядываясь в лицо Кольцова: очень он изменился за эти месяцы, что-то снисходительно-покровительственное появилось в выражении его лица. «Вжился в роль! — с одобрением подумал Фролов, но тут же опять мысленно вернулся к случаю с Коленом. — Даже если сейчас он и промолчит, то едва окажется в безопасности — не упустит случая написать об этом сенсационном открытии… Значит, время пребывания Павла здесь, в штабе, все равно исчисляется днями… Значит, пусть не сегодня, пусть через неделю, но Павлу надо уходить».

Поздно ночью — по укоренившейся привычке все самые важные допросы проводились после полуночи — Щукин велел доставить к нему ротмистра Волина. Даже приезд союзников никак не повлиял на распорядок работы Щукина.

Волин шёл, вернее, уныло волочил ноги по коридору, держа руки сзади, чуть ли не натыкаясь на штыки конвойных. Впереди него тяжело вышагивал заменивший в контрразведке Осипова штабс-капитан Гордеев.

Волин понимал, что причиной его ареста явился не оговор, а роковая случайность, одна из тех, что порой решает судьбы и великих людей. «Лучше бы я проштрафился, — обречённо думал он. — Лучше бы оступился — меня бы поняли и простили. А теперь… Нет, и сейчас должны понять. Я ведь делом доказал свою преданность…»