Адъютант императрицы

Имя Румянцева во всем русском государстве было окружено таким волшебным ореолом непобедимости и возбуждало такой страх, что это известие распространило панику в отряде Пугачева; окружавшие его казачьи атаманы и главари тех ватаг, которые примкнули к нему, отсоветовали вступать в бой со страшным Румянцевым, солдаты которого были закалены в походе против турок и не так легко могли быть разбиты, как войска, до тех пор присылаемые из Петербурга, не привыкшие к войне и предводительствуемые неспособными генералами.

Хотя Пугачев хотел не обращать внимания на эти советы и как можно скорее идти в Москву, чтобы там, подкрепленный примкнувшими к нему крепостными и в сиянии венчанного царя, встретить Румянцева, но страх пред именем победоносного генерала был так велик в его шайках, что почти все без исключения примкнули к мнению своих атаманов и начали роптать, когда услышали о намерении Пугачева все-таки идти на Москву.

Со скрежетом зубовным и всевозможными попытками к сопротивлению Пугачев, наконец, должен был уступить, так как еще не решался идти против единодушной воли предводителей шаек, преданности которых он был обязан своим могуществом и успехом.

На военном совете было решено отступление в укрытую местность на юг от Саратова, чтобы там ожидать армию императрицы и в случае необходимости иметь возможность переправиться через Волгу и отступить в степи.

Тщетно посылал Пугачев разведчиков во все стороны; все они утверждали, что нигде не видно никаких следов Румянцева со своей армией; им приходилось видеть только войска князя Голицына, который в осторожном выжидании стояли на прежних позициях и вряд ли представили бы серьезные препятствия к тому, чтобы через них проложить себе дорогу в Москву.

Однако главари шаек настаивали на своем требовании об отступлении в защищенную местность у Волги, казаки и киргизы стойко поддерживали их и таким образом Пугачев, медленно отступая к Волге, сосредоточил свои силы в лагере ниже Саратова.

Этим отступлением был внесен первый разлад в неудержимо победоносное и блестяще развивавшееся дело; в первый раз войско смелого бунтовщика обнаружило и проявило самостоятельную волю, причем неограниченное господство Пугачева в его армии и в завоеванных областях было поколеблено самым чувствительным для него образом.

Впрочем, местность, занятая им ниже Саратова, была выбрана отлично и в этом отношении совет окружавших его вполне согласовался с его собственным выбором. На севере лагерь прикрывался городом Саратовом, в тылу у него была Волга, для переправы через которую были приготовлены многочисленные плоты, к югу простирались ущелистые, лесистые, прорезанная горными ручейками волжские возвышенности, и только с запада открывались узкие дорожки между высокими и крутыми горными хребтами, так что даже с этой единственно доступной стороны враг мог только подойти узкими колоннами, причем легко мог быть отброшен.

Царское войско, над которым принял начальство прибывший тем временем генерал Панин, следовало на расстоянии однодневного марша за отступавшими отрядами Пугачева, причем авангард, под предводительством полковника Михельсона и генерала Павла Потемкина, занял входы у горных тропинок пред пугачевским лагерем.

Сам Пугачев, обыкновенно выбиравший своим местопребыванием завоеванные или добровольно сдавшиеся ему города, чтобы там блеснуть всей фантастической роскошью своего царского положения, на этот раз отступил от своей привычки и устроил свою главную квартиру в лагере, среди войск. После первого нарушения беспрекословного повиновения, которое он встречал до сих пор, он не решался хотя бы на один день удаляться от своих солдат; быть может, он надеялся посредством личного воздействия снова укрепить свое влияние на массы и с помощью собственной бдительности уничтожить в самом корне всякую попытку к самостоятельности у подвластных ему предводителей шаек.