Адъютант императрицы

— У меня был генерал Панин, — сказал великий князь, — чтобы проститься со мною, перед тем как принять командование войсками, отправляемыми против разбойника Пугачева; он сказал мне, что Голицын разбит и что мятеж разрастается все больше и больше.

«Болван», — проворчал про себя Орлов.

— К сожалению, это так, — сказала государыня, — и я только что обсуждала с князем Григорием Григорьевичем серьезные меры к подавлению этого достойного проклятия восстания.

— Вот я и пришел, ваше императорское величество, — сказал великий князь, весь дрожа от сильного волнения, — чтобы обратиться к вам с вопросом, ответ на который должен возвратить моей душе спокойствие, для того чтобы я мог молить Бога повергнуть в прах этого бунтовщика. Пугачев, — продолжал он дрожащим голосом, — называет себя Петром Федоровичем; вот я и прошу вас, ваше императорское величество, ответить своему сыну, имеет ли этот Пугачев право называть себя так? Неужели он и в самом деле мой отец?

Екатерина смертельно побледнела и потупилась под горящим взглядом сына и со слабой улыбкой сказала:

— Что за вопрос! Тебе известно, сын мой, что твой отец покоится в Александро–Невской лавре и что благочестивые монахи ежедневно воссылают свои моления к Богу, прося Его о милости к его заблудшей на земле душе.

— И все же, ваше императорское величество, есть слух о том, что мой отец был заключен в темницу; то же самое говорит и Пугачев. Это мучит мой ум, моя душа жаждет истины, поэтому я еще раз спрашиваю вас, матушка: неужели этот Емельян Пугачев — действительно Петр Федорович… мой отец? — с ужасом и надеждой прибавил он.

Екатерина откинулась на подушки кушетки, прижала руку к сердцу и сдавленным голосом проговорила:

— Твой отец умер, мой сын, и я уверена, что Господь уже давно простил ему его земные прегрешения… Спроси Орлова!

Великий князь обернулся к Григорию Григорьевичу и почти вплотную подошел к нему; он не произнес ни слова, но его пылающий взор с выражением ужаса остановился на князе; даже и последний побледнел, но упрямая решительность помогла ему справиться с чертами своего лица; он холодно и спокойно проговорил:

— Ваше императорское высочество, ваш отец скончался; я сам видел его труп на парадном ложе, я сам принимал доклад врача, пользовавшего царя во время его последней болезни и засвидетельствовавшего его кончину.

— Да будет проклят тот врач, — скрежеща зубами, воскликнул Павел Петрович, — дьявольское искусство которого было столь роковым для моего отца! Вы поклянетесь, Григорий Григорьевич, в том, что мой отец скончался?

— Клянусь! — сказал Орлов.

— Хорошо! — воскликнул великий князь. — В таком случае я со спокойною душою буду молить Бога о том, чтобы Он обратил во прах этого наглого раба, злоупотребляющего именем моего отца, как я молю Бога каждодневно, чтобы Он изничтожил тех врачей, которые так плохо лечили моего отца, — с горькой усмешкой добавил он.

С этими словами Павел Петрович повернулся и, простившись глубоким поклоном с государыней, так же стремительно вышел, как и вошел сюда.

— Вот результаты воспитания Панина, — грубо сказал Орлов, — никогда не могли бы возникнуть подобные мысли в голове этого юноши, если бы его воспитание было в надлежащих руках. И брату Панина, — с иронической усмешкой прибавил он, — предстоит взять верх над Пугачевым, после того как он так смутил ум твоего собственного сына, что тот и сам не знает, уж не законный ли император этот наглый искатель приключений? Панин должен удалиться, я не потерплю его дольше! Если ты хочешь, чтобы я отправился ниспровергать самозваного императора, то за спиной у меня должно быть свободно!

— Что ты говоришь? Разве время производить теперь перемены в министерстве иностранных дел? — почти ужаснувшись, сказала государыня.

— Какая бы то ни была перемена — она принесет улучшение, — сказал Орлов, — и это должно быть так, я требую этого. Через несколько недель великому князю предстоит венчаться, это лучший предлог к увольнению его воспитателя. Я готов положить для тебя все свои силы, готов пожертвовать своею жизнью — обещай мне, что ты удалишь Панина.

Орлов протянул руку к государыне, она, дрожа, подала ему свою и едва слышно сказала:

— Обещаю.

— Отлично, — воскликнул Орлов, — путь к победе свободен, и вскоре мятеж будет потушен. Юные грезы любви улетели, но тем не менее ты узнаешь, что никто не достоин стоять рядом с тобой, кроме Григория Орлова. Я во второй раз укреплю на твоей голове заколебавшуюся корону! — Он гордо простер свою руку над государыней, почти боязливо съежившейся при этом его движении. — Я письменно изложу те полномочия, в которых нуждаюсь, — сказал он, — и пришлю тебе для подписи. Будь здорова и помни об этой минуте, возвратившей твердую опору твоему престолу.

Он слегка склонил голову и гордой поступью удалился. Екатерина еще долго сидела задумчиво на своем диване.