Адъютант императрицы

— Вы смелы, генерал!.. Но вы храбры, верны и, пожалуй, правы в данном случае. Однако я не хочу, чтобы при моем царствовании Русская земля носила на себе убийц потомка Петра Великого. Пускай Улузьева и Чекина посадят на корабль и отвезут в ту гавань, которую они назначат сами. Они не должны никогда больше возвращаться в Россию, понимаете? Никогда больше. В противном случае на них обрушится вся тяжесть моего гнева и отвращения к их поступку!

— Слушаю, ваше Императорское величество, — ответил Бередников, — но прошу всемилостивейше увалить меня от командования Шлиссельбургской крепостью, и если мне не найдется никакого иного места и останется только послать меня простым рядовым в армию, драться с турками, то там я найду открытый и прямой путь, на котором храброму солдату надлежит исполнять свой долг.

— Я не забуду вашего желания, — ответила Екатерина Алексеевна, — для человека ваших заслуг повсюду найдется почетное место.

Государыня протянула ему руку, на которой были следы крови Потемкина, но Бередников как будто не заметил этого, он отдал по–военному честь, круто повернулся и вышел вон твердым, гулким шагом.

Тем временем явился лейб–медик, он осмотрел Потемкина и тотчас серьезным, решительным тоном сказал:

— Рана сама по себе не опасна и скоро заживет, но глаз сильно поврежден и, пожалуй, почти потерян.

— Ужасно, — воскликнула государыня, — ужасно! Мановению моей руки повинуются народы от Балтийского моря до азиатских степей, и все, что есть великолепного и драгоценного на земле, доступно моему желанию, а между тем я не могу возвратить глаз верному другу! О, как ничтожны, как малы вся земная власть и величие!

— Они велики и чудесны, — тихонько шепнул ей на ухо Потемкин, — когда понадобится отомстить за друга.

Молния вспыхнула в глазах Екатерины Алексеевны, она пожала Потемкину руку. Однако эта рука дрожала, и государыня робко озиралась на дверь, в которую вышел Орлов.

Лейб–медик увел Потемкина в его спальню.

Хотя раненый превозмогал свои страдания с твердой стойкостью, но изнурительное действие их дало-таки почувствовать себя, и, когда пострадавшего уложили в постель, у него открылась сильная лихорадка, которую врач признал, однако, неопасною. Все усилия медика были направлены к тому, чтобы только уменьшить боли, так как любая попытка спасти зрение в поврежденном глазу была бы напрасна.

Вскоре у одра болезни Потемкина появилась императрица. Пока продолжалась лихорадка, она покидала его лишь на короткое время, когда ей приходилось давать нужные аудиенции, а ночью требовалось освежить усталое тело сном.

Прихожая Потемкина сделалась сборным пунктом для всего двора, потому что раз императрица так явно и открыто выказывала участие к страданиям своего адъютанта, то каждый считал своим долгом обнаружить не меньшее усердие. Высшие придворные сановники и даже министры заходили по нескольку раз в день лично осведомиться о состоянии здоровья больного. Он всегда был приветлив и любезен, и хотя удержался в исключительном благоволении императрицы, все отнеслись к этому благосклонно. Правда, удар бильярдным кием стоил глаза адъютанту государыни, метившему очень высоко, но эта потеря, хотя и не украсившая его внешне, казалось, решила в пользу Потемкина борьбу за господство, предпринятую им с таким гордым и смелым мужеством: сделайся он полновластным правителем земли Русской — весь блестящий двор Екатерины Второй не мог бы с большею почтительностью и усердием осаждать его двери. Сама государыня, которая до той поры, вопреки своей страстной любви к нему, сохраняла еще нередко оскорбительное и подавляющее его гордость достоинство повелительницы, выказывала теперь, у одра его болезни, только любящую преданность и почта смиренную заботливость — утолить ему всякую боль, исполнить каждое желание, прочитанное в его взгляде.

Однако, несмотря ни на что, Потемкин сделался мрачен и печален, хотя лихорадка, причиненная раной, прошла, и он снова приобрел здравую ясность мышления.