Адъютант императрицы

— Она принадлежит тебе? — заревел, как зверь, Пугачев. — Ты лжешь, она тебе не принадлежит, а сам ты принадлежишь нечистой силе…

С неимоверным усилием он вырвался из рук казаков и со связанными ногами бросился вперед, разрывая тряпки.

Одним прыжком он подскочил к Ксении и, вытащив кинжал, висевший на поясе, всадил ей в грудь. Кровь фонтаном брызнула из раны.

— Благодарю тебя, мой возлюбленный! — прошептала Ксения и медленно опустилась на землю.

Пугачев обернулся и с поднятым кинжалом кинулся на Чумакова, испуская яростный вопль. Но казаки сзади схватили его и снова повалили на землю.

Отняв у него кинжал, они связали его крепкими веревками; Пугачев закрыл глаза и перестал сопротивляться.

Мрачно смотрели стоящие на труп Ксении. Чумаков, скрестив руки, не спускал взора с восковеющего лица, на котором застыла счастливая улыбка.

— Любовь к ней, — горько прошептал он, — была смыслом всей моей жизни. Она могла бы сделать меня святым, но сделала преступником; она могла вознести на небо и спустить в ад. Теперь все кончено. Все, что ни произойдет со мной, для меня безразлично. Но, по крайней мере, разбойник, загубивший мое счастье, будет наказан по заслугам! — прибавил он, с ненавистью взглянув на связанного Пугачева.

Толпы бегущих показались у входа в лагерь.

— Враги идут сюда! — с ужасом кричали пугачевцы. — Они шагают по трупам!

— Не бойтесь, — успокаивал их Чумаков, — это вестники царской милости. Сдайтесь — и государыня все простит вам. А вы, — продолжал он, обращаясь к Антипову и Федульеву, — достаньте телегу; мы положим в нее бунтовщика и вывезем его навстречу царскому войску.

Пугачев не проронил ни слова, его положили в телегу. Чумаков, Антипов, Федульев и Творогов окружили ее: медленно двинулся печальный кортеж навстречу генералу Панину [24], уже показавшемуся со своим войском вдали.

XXXV

Великолепное, светлое и свежее утро сияло над садом Зимнего дворца; в этом году императрица, встревоженная множеством беспокойных забот, не покидала его, чтобы, как обыкновенно каждое лето, провести его в Петергофе или Царском Селе. Густые кустарники, высокие кроны деревьев и дерновый ковер сверкали свежей весенней зеленью, так как весь сад, до самых верхушек деревьев, по нескольку раз в день опрыскивали водой и каждый блеклый лист заботливо удалялся, так что здесь, пока продолжалось короткое северное лето, никогда не было видно и следа тленности и казалось, что на земле царит непрерывная весна. Возле дорожек, усыпанных красновато–желтым гравием, на искусно разбитых клумбах росли цветы всех поясов земного шара, апельсиновые деревья и даже несколько пальм были врыты в землю прямо в кадках, как будто они росли на свободе; цветы и фрукты различнейших времен года и климатов росли друг возле друга, и создавалось впечатление, что на этом дивно облагодетельствованном клочке земли рукой феи были собраны все красоты и прелести, на радость людям рассыпанные по всему свету Создателем.

У подножия слегка вздымавшегося пригорка, поросшего могучими дубами, находилась беседка из изящной позолоченной решетки, густо увитая ширазскими розами, яркие краски и сладкий аромат которых были особенно любимы императрицею и для выращиванья которых прилагалось все искусство садоводства. Перед беседкой, посреди зеленой дерновой лужайки находился большой мраморный бассейн, из которого била сильная струя воды и, рассыпаясь алмазными искрами, снова падала в него. Тропические водяные растения цвели на прозрачной поверхности искусственно подогретой воды, слева и справа от бассейна стояли группы пальм, позади лужайка была окружена как бы рамкой темной зелени высоких елей и небольшой рощицей цветущих мирт и апельсиновых деревьев.

Любимое место императрицы было достойно повелительницы, слава которой простиралась от сосновых лесов далекого Севера до апельсиновых рощ Черного моря и которая простирала руку, чтобы подчинить византийской короне и азиатские страны пальм.

Екатерина Алексеевна в простом белом утреннем платье сидела в цветущей розовой беседке на мраморной скамье, покрытой персидскими коврами; она казалась немного бледной и утомленной, но все же лицо сияло юной красотой, присущей ее свежей, жизнерадостной натуре, а во взгляде, разнеженно устремленном на все это блестящее великолепие, отражался золотистый утренний свет.

У ног государыни, на маленьком табурете расположилась Зораида, пленная дочь великого визиря Моссума–оглы; на ней была богатая турецкая одежда, а на голове — покрывало, и своими прелестными ручками она плела венок из роз, которые срывала с ветвей, вившихся по решетке беседки.

Перед императрицей на маленьком столике стояла серебряная ваза, наполненная экзотическими фруктами: здесь были фиги и вишни, душистая земляника лежала рядом со свежими финиками, и для того, чтобы составить этот казавшийся столь безыскусным завтрак, искусству и неустанным заботам садовника понадобился многолетний труд.