Адмет

а все равно

под рассветными звездами,

качаясь, идет в казарму

пустой,

оставив все достояние в руках,

ловких до всякой своей добычи, –

так и ты, Геракл, проиграешь.

Не соглашайся с ним!

Геракл

Согласен я. Игорный дом – кладбИще,

столы – могилы, ставка – жизнь, игра –

на выбыванье; содержатель так

условья прописал, что чем мы дольше

играем, тем вернее разоренье,

а выигрыш не удержать, – всё так;

тут даже не мошенничество – глуп,

кто не подозревает ваших правил,

написанных на всех углах. Сыграем.

Корифей

Смерть-то хитра,

чем ее взять?

Разве игра…

Танатос

Можно сыграть.

Ставка моя –

вот она, здесь.

Геракл

Вот я – душа

только и есть.

Танатос

Кости метну:

нужная вверх

грань на кону –

смерти успех.

Геракл

Кости метну:

нужную вниз

грань поверну –

жизнь, возвратись.

Геракл и Танатос мечут кости.

Первая игральная песнь хора, общая

Трепет легкий, гул в костИ –

сколько надо натрясти?

Проигрыш ложится вправо:

дышишь – дым и пьешь – отрава.

С единицы до шести

кости прянут из горсти:

выигрыш ложится влево –

приступает к жизни дева.

Вторая игральная песнь хора, общая

Первая кость

падает – так

из гроба гвоздь

первый – пуста,

кинув, ладонь.

Ход повторим –

мертвую тронь

шансом живым.

По столу стук –

третья вались

смерти из рук –

жизнь, возвратись!

Вот четверок

плохо упал –

скок да подскок –

ну же… сыграл.

Во пятерых

чувствах разброд –

с чувством игры

только везет.

Счетом их шесть,

чисел моих, –

ставя, что есть,

выиграл их.

Танатос

Что ж, твоя взяла. Ее

забирай – три дня проспит,

день четвертый оживит,

разрешится забытье,

вновь возьмется за житье.

Из ямы на сцене поднимается труп Алькесты. Геракл берет его на руки и уносит.

СТАСИМ 4

Корифей

Хитрец Сизиф ходил от смерти, ратовал

с проклятой, успевал своими хитростями

вернуться к солнцу яркому из тьмы глухой –

и вот он пойман, камни рушит тяжкие

с вершины роковой, мостя разбитыми

дорогу для побега, руки мощные

готовит для борьбы; на волю выйдет он

в час добрый – стать вернется, мышцы, кости, кровь,

суставы восстановятся, взыграет дух,

свободой пьян. Догонят ли на этот раз,

не важно: сколько ни вяжи, ни бей его,

а не смирится, а добьется, выживет.

Один из хоревтов предстает в личине Сизифа.

СТРОФА 1

Хитер царь Сизиф –

хаживал день-деньской

в шелках, то в грязи,

но завсегда живой.

Сизиф

Сменою поколений

не дразни меня, жизнь, оставь

самого за сына, за внука

землю топтать,

дышать.

АНТИСТРОФА 1

Хитер царь Сизиф –

схвачен, а не смирён,

и в самом раю он жив,

и адом он зря клеймен.

Сизиф

Наследство мое – всё мне,

они голодают пусть;

мое единственное

дело – себя сохранить:

чужой век наяву,

как свой, проживу.

СТРОФА 2

Легкоживущие,

равнодушные ко всему,

кроме этой нелепой и злой,

кроме этой суетливой жизни,

с ее наслаждениями и страданиями.

Легкоживущие,

с вами мое сердце.

АНТИСТРОФА 2

Жизнь снисходительна к немногим –

прощает неведенье,

отгоняет болезни,

золота нетрудового вдоволь

и любовных ласк,

нет никакой опустошенности поутру.

Те, к кому щедра и пристрастна жизнь,

с вами мое сердце.

ЭПИЛОГ

На сцене стоят Адмет и Геракл, с ними закрытая покрывалом женщина – Алькеста.

Геракл

Принимай, окончена работа:

(сдергивает покрывало)

опустела свежая могила,

яму закидай землею новой

и родящей, чтоб цветы да травы

заступа следы от взгляда скрыли,

ей не говори, где место было.

Что стоишь? Иди к ней – узнаешь ли?

Адмет подходит к Алькесте, но натыкается на ее невидящий, неузнающий взгляд.

Алькеста (как бы в полусне)

Смерть вся прошла –

будто пустой

сон, свет ночной,

как не со мной.

Чем я была

в мертвом краю?

Не узнаю

душу свою.

Зеркало мне,

смерть, покажи,

плат подвяжи,

руки сложи.

Трепетом в кость,

память, явись,

бывший в крови

страх оживи.

(Снова застывает неподвижно.)

Адмет

Лучше б я сошел владенья смерти

обживать, она бы тосковала

день-другой о муже, я б вернулся –

зажили б, как прежде, даже лучше:

я бывал в походах, и возврата

женщина ждала, такая доля

у нее – нас ждать и дожидаться.

Геракл

Смог бы ты простить, вернувшись к свету,

женщину, оставшуюся плакать

на краю могилы; щеки в кровь и

черная на тело ткань, стояла

обезмужев – смерть преобразила

мертвых – чуть, живущих – что есть силы;

смог бы ты ее, вернувшись к свету,

всю узнать на глаз, на слух, на ощупь,

по дыханью в трудный, наивысший

час любви, супружества, простил бы

холод слез, печали? Как чужая

оказалась здесь, в твоей постели,

по рукам пошедшая, – вдовою

и осталась бы вдова, на горе

и на радость клявшаяся мужу.

Адмет

Не простит она последней жертвы:

жизнь ее, что мне принадлежала,

не моею стала, раз в уплату

за мою пошла, – теперь свободна

будешь ты, Алькеста, нам с тобою

тесно станет в доме. Та, другая,

кем была ты раньше, до могилы

заревнует, жить нам не позволит.

Появляется Аполлон.

Третья торжествующая песнь хора, аполлоническая

Невинные девы, мы пеньем своим

пресветлого бога приход возвестим;

прекрасным и страшным божественным ликом