Адмирал Ее Величества России

Последние минуты

Окончив свои обычные дела сегодня утром, я поехал в 10 часов к Нахимову и нашел у него докторов тех же, что оставил ночью, даже пруссак приехал посмотреть на действие своего лекарства.

Усов и бар. Крюднер снимали портрет. Больной дышал и по временам открывал глаза, но около 11 часов дыхание сделалось вдруг сильнее, чаще, в комнате воцарилось молчание, доктора перестали спорить, и все подошли к кровати. «Вот наступает смерть», – громко и внятно сказал Соколов, вероятно, не зная, что около меня сидел его племянник Воеводский, третий на диване был Костырев (флаг-офицер).

Итак, последние минуты Павла Степановича оканчивались! Больной потянулся, первый раз, и дыхание сделалось реже; у всех пробежала мысль о смерти, но после нескольких вздохов он снова потянулся и медленно вздохнул, этот раз обман был так силен, что даже доктора ошиблись, приложили ухо к сердцу и утвердительно и печально кивнули нам головами, но жизнь героя Синопа еще боролась со смертью и как бы не хотела так легко оставить тело; умирающий сделал еще конвульсивное движение, еще вздохнул три раза, и никто из присутствующих не заметил последнего его вздоха, потому что столько уже раз обманывался; но прошло несколько тяжких мгновений, все присутствующие взялись за часы, и когда Соколов громко проговорил «скончался», на вопрос Воеводского, – было 11 часов 10 минут.

Павел Степанович Нахимов окончил свое земное поприще и полетел рассказывать адмиралам Лазареву, Корнилову и Истомину об осаде дорогого им Севастополя.

Тотчас же отслужили панихиду, потом отпели, потом отвезли его в 4 часа в его квартиру.

Последний переезд его через бухту был торжественен; его поставили на кожуховую лодку, буксируемую катерами, ветер засвежел, как бы посылая прощальный поцелуй, враги провожали ядрами, а русские эскадры приспустили флаги…

Похороны Нахимова

1 июля, пятница, 270-й день бомбардирования, 292-й день осады, 303-й день высадки в Крым. В 6 часов, после обеда, со всех мест обороны съехались начальствующие лица отдать последний долг… Мы вынесли гроб из квартиры, предшествуемый тремя адмиральскими флагами, и понесли его в церковь между двумя батальонами армейскими и флотскими, составленными от всех бастионов и батарей и судов флота, по ту сторону церкви стояло шесть орудий.

По окончании панихиды дозволено было всем матросам батальона проститься с адмиралом. Замечательно, что многие солдаты пожелали проститься. В 8 часов мы подняли прах Павла Степановича, чтобы отнести его на место упокоения, рядом с Михаилом Петровичем. Вся дорога, весь подъем был унизан провожающими; многие ожидали, что неприятель откроет канонаду по площади, но, однако, он вел себя прилично, даже разнесся слух во время погребения, что будто английские корабли приспустили флаги, но, оказалось, несправедлив. Гроб опустили, батальоны и артиллерия сделали обычные залпы, и толпы начали расходиться.

И так Синопский герой, мужественный защитник Севастополя, ученик адмирала Лазарева, третий лейтенант «Азова» в Наварине, окончил свое трудовое поприще…

Из записки профессора X. Я. Гюббенета о ранении и смерти П. С. Нахимова

[30 июня] 1855 г.

П. С. Нахимов, 28 июня около 7 часов вечера на Малаховом кургане раненный в голову штуцерною пулею, был немедленно перевезен через бухту в морской госпиталь на Северной стороне. Первое пособие было ему подано морскими медиками: оно состояло в соединении обоих отверстий раны, извлечении из нее осколков кости, очищении от крови, прикрытии раны корпиею, намоченною Aq. Haemostatica Нелюбина, и наложении повязки.

Прибыв с Южной стороны Севастополя в 9 часу вечера, я нашел больного в следующем состоянии: он был совершенно бледен и, по-видимому, без всякого самосознания, не владел языком и лежал на спине, склонившись несколько на правый бок. Правые конечности оказались бездейственными, левою же рукою он постоянно хватался за рану.

Левый глаз закрыт верхним веком, посиневшим несколько от подтека, а правый вскрывался от времени до времени; рот был полуоткрыт и левый угол его несколько приподнят. Во взоре больного выражалось еще несколько следов самосознания, которое, однако же, не обнаруживалось никакими знаками, ни движениями. На правой руке пульс был мал, 60 ударов, на левой несколько полнее. Дыхание редкое, но ровно и спокойно.

По снятии перевязки оказалось, что рана начиналась от левого бугра лобной кости на один дюйм выше левого глазного края и, простираясь горизонтально назад по краю левой височной и теменной кости, оканчивалась на один дюйм выше левого уха. Все протяжение раны занимало в длину шесть, а ширину два поперечные пальца.

Пуля прошла спереди назад; отверстие входа свободно пропускало указательный палец и было меньше отверстия выхода. По вскрытии раны чрез соединение обоих отверстий прежде моего прибытия извлечены были из раны 18 осколков раздробленной кости (10 больших и 8 мелких).