Адмирал Канарис

Однако вернемся к расследованию. Кейтель начал переговоры с Гиммлером. На этих переговорах Гиммлер, по данным из кругов гестапо, занял позицию, которая после того, о чем мы выше говорили, заставляет задуматься. По словам служащих гестапо, он заявил Кейтелю, что вся эта история его совершенно не интересует, кроме того, он совершенно ничего не имеет против Канариса. Тот просто должен из всего извлечь уроки и не держать больше у себя недопустимых элементов. Но трудно поверить, что Гиммлер в это время, летом 1943 г., еще действительно ничего не подозревал, как можно судить по его рассуждениям. Пожалуй, за его незаинтересованностью скрывается что-то большее.

Однако в любом случае позиция Гиммлера давала Кейтелю возможность распорядиться, чтобы в дальнейших расследованиях политическая сторона дела больше не рассматривалась (поскольку предыдущие расследования не дали никаких результатов в этом направлении). Все дело снова ограничилось процессом, связанным с нарушением валютного законодательства и ответственностью за нарушение таможенных правил.

С арестом Донаньи и увольнением Остера разведка как инструмент Сопротивления значительно ослабла. Примерно в это же время в кругу ближайших сотрудников Канариса, как уже упоминалось, произошли значительные изменения. Вокруг Канариса стало более пустынно. В это время одним из самых близких его сотрудников становится пианист Гельмут Маурер. Он был соседом Канариса в Шлахтензее. Соседские отношения перешли со временем в дружбу между высокообразованным и утонченным музыкантом и семьей Канариса. Когда во время войны возникла вероятность, что Маурер будет привлечен к службе в вермахте, Канарис предложил ему поступить в разведку на должность гражданского служащего. В результате этого у Канариса в разведке в течение многих лет находился на незаметной должности человек, на которого он, безусловно, мог положиться. Чем дольше продолжалась война, чем меньше становился круг старых верных сотрудников, тем в большей степени «дядя May», как Канарис его обыкновенно называл, становился доверенным, с которым он мог свободно обсуждать свои заботы и беды.

Пессимистическая оценка Канарисом возможностей решительной перемены к лучшему, которая может наступить благодаря перевороту, казалось, все больше подтверждалась ходом событий. Связи с окружением Бека становились все слабее, инициатива там во все большей степени переходила в руки группы молодых офицеров генерального штаба, среди которых видное место занимал полковник граф Штауффенберг. Он был неординарной личностью. У офицеров этого круга были во многих отношениях другие идеи, чем у «цивилистов» вокруг Остера. Планы государственного переворота, тщательно взвешенные и разработанные «цивилистами», здесь отвергались в самых основных пунктах и, как позже выяснилось, не в пользу дела. Политические взгляды офицеров из окружения Штауффенберга остались Канарису чуждыми. Тем не менее он продолжал свою оборонительную войну против главного управления службы безопасности. Он по собственной инициативе предпринимал такие шаги, как в описанном случае с предупреждением Аме в Венеции. Временами в эти месяцы и недели к нему приходила мысль прекратить игру и выйти из безнадежной борьбы. Но он не поддавался таким мыслям. В начале войны «дядя May» подарил ему экземпляр романа «Цусима» Франка Тиса; намекая на несчастную судьбу командующего российским Балтийским флотом адмирала Рожественского, он сказал Канарису примерно так: «Видите, этот человек отправился в плавание, хотя он знал, что правительство обмануло его во всех его приготовлениях к походу; хотя он знал, что вскоре после отплытия государство предаст его и будет клеветать на него, хотя он знал, что его обвинят в ужасных преступлениях и клика готова распять его на кресте. Он знал как специалист, что отправился на совершенно непригодном корабле и со слабо подготовленной командой; знал, что внешнеполитические отношения с Англией в результате этого пошатнутся, и знал также, что проиграет любое сражение и никогда больше не увидит свою родину — этот человек поехал во имя России, вопреки всему и с полным осознанием того, что он делал». Канарис поступил так же, как этот офицер: «Я иду на войну за Германию и не сдам свой пост, чтобы спасти то, что еще можно спасти, и как можно дольше не пускать убийц, которые хотят захватить мое место».

Эта последняя цель — не допустить Кальтенбруннеров, Мюллеров и Шелленбергов к обладанию разведкой и ее возможностями — не давала ему расслабиться, хотя он понимал, что его Цусима — битва, которая принесет конец ему и абверу как самостоятельной организации, — уже недалеко.