Это было разумно; они отступают, и лучше оставить в арьергарде как можно меньше народа. Хорнблауэр вслед за своими людьми спрыгнул в шлюпку «Принцессы», почти все, кто были с Бэдлстоуном – в шлюпку брига. Хорнблауэр привстал на цыпочки, одной рукою держась за фор-руслень, а другой по-прежнему сжимая узел из одеяла. Отсюда он еле-еле мог видеть кренящуюся палубу, по которой среди рангоута и порванных снастей перекатывались мертвые тела. Однако на вантах по-прежнему горели два фонаря, дверь по-прежнему закрывалась и открывалась, выпуская сноп света. Герни, видимо, втолкнул под казенную часть пушки еще один клин, и теперь жерло под крутым углом указывало в люк. Они с Бэдлстоуном отошли от пушки, и Герни дернул шнур. Оглушительный рев, слепящая вспышка, клуб дыма и дикие крики из-под палубы. Последние англичане – Бэдлстоун, Герни и те, кто охранял люки и пленников, – бегом бросились к шлюпкам. Бэдлстоун, замыкавший отступление, обернулся и выкрикнул что-то яростное, прежде чем спрыгнуть в баркас брига. Хорнблауэр выпустил руслень и сел на кормовое сиденье.
– Отваливай! – приказал он.
Далеко во тьме плясала крохотная светлая точка – фонарь «Принцессы». Пять минут, и они, не опасаясь преследования, с попутным ветром полетят к Англии.
Хорнблауэр написал последние строчки письма и быстро перечитал его от слов «моя дорогая жена» до заключительного «твой любящий муж, Горацио Хорнблауэр», сложил лист, убрал его в карман и вышел на палубу. Последний виток швартова обнесли вокруг тумбы, и «Принцесса» надежно встала у пристани в провиантском доке Плимута.
Как всегда, в этом первом соприкосновении с Англией была какая-то нереальность дурного сна. Люди, дома, склады вырисовывались неестественно четко, голоса звучали иначе, чем на море, даже ветер был не такой. Пассажиры уже сходили на берег, где собралась толпа зевак: баржу, прибывшую от Ла-Маншского флота, встречают всегда, поскольку она может доставить новости, но баржа, которая взяла на абордаж и захватила, пусть на несколько минут, французский военный бриг, была в диковинку даже здесь.
Пришло время прощаться с Бэдлстоуном. Надо было договориться, что тот отправит на берег его вещи, а потом обсудить еще один важный вопрос.
– Вот бумаги с захваченного французского корабля, – сказал Хорнблауэр, приподнимая узел.
– И что? – спросил Бэдлстоун.
– Ваш долг – передать их властям. Более того, я уверен, что к этому вас обязывает закон. Как офицер королевского флота, я должен проследить, чтобы вы исполнили свою обязанность.
Бэдлстоун долго и пристально смотрел на Хорнблауэра, словно желая переиграть того в сдержанности, и наконец осведомился:
– Почему бы вам не передать их самому?
– Они – военный трофей, а вы – капитан корабля.
Бэдлстоун высказал свое мнение о военных трофеях, состоящих исключительно из бесполезных бумажек.
– Передайте уж лучше вы, капитан, – сказал он после долгой череды богохульств и нецензурной брани. – Для вас они, может, чего-нибудь и стоят.
– Безусловно, – ответил Хорнблауэр.
Сдержанность Бэдлстоуна сменилась озадаченным любопытством. Он вглядывался в Хорнблауэра, словно пытаясь отыскать скрытый мотив его действий.
– Вы догадались их забрать, а теперь готовы уступить их мне?
– Конечно. Вы – капитан.
Бэдлстоун медленно покачал головой, словно отказываясь решать задачу, но в чем эта задача состояла – Хорнблауэр так и не узнал.
Странно и непривычно было почувствовать под ногами твердую землю. Обе кучки недавних пассажиров – офицеры и нижние чины – разом умолкли, как только он двинулся в их сторону. Надо было что-то им сказать – меньше тридцати часов назад они вместе, размахивая тесаками, ворвались на палубу француза. Узы братства по оружию – почти что кровные – связывали их между собой и отделяли от касты непосвященных – толпящихся вокруг обывателей.
Однако прежде всего требовалось отослать письмо. Хорнблауэр приметил в первых рядах толпы босоногого оборвыша.
– Эй, мальчик! Хочешь заработать шиллинг?
Оборвыш смущенно ухмыльнулся:
– Еще как хочу!
– Знаешь, где Драйверз-аллея?
– Да, сэр.
– Вот шестипенсовик и письмо. Беги и отнеси письмо миссис Хорнблауэр. Запомнил фамилию? Повтори. Отлично. Она даст тебе еще шесть пенсов, и тогда ты отдашь ей письмо. А теперь беги.
Затем настало время прощанья.
– Я простился с вами лишь несколько дней назад, теперь должен проститься снова. И за это время многое произошло.
– Да, сэр! – с жаром согласился Буш. Как лейтенант, он говорил за всех присутствующих младших офицеров.
– И я прощаюсь еще раз. Тогда я сказал, что надеюсь на новые встречи, и повторяю это сейчас. И еще я говорю вам спасибо. И то и другое – от всего сердца.
– Это мы должны благодарить вас, сэр, – сказал Буш под общий невнятный гул.
– До свиданья, ребята, – обратился Хорнблауэр к матросам, стоящим отдельной кучкой. – Удачи!
– Удачи и до свидания, сэр!