Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча

Он подумал, что Мария, вероятно, уже ждет перед воротами, однако гордость не позволила вновь обнаружить человеческую слабость под ехидным взглядом Фостера. Для королевского офицера долг превыше всего. К тому же Хорнблауэр виделся с Марией три месяца назад, а многие офицеры расстались с женами в начале войны и не видели их два с лишним года.

– Меня можете не благодарить, – сказал Фостер. – Все решило это.

«Это», разумеется, означало депешу, по которой адмирал вновь похлопал ладонью.

– Да, сэр.

– Их сиятельства согласятся, что документы стоят семнадцати гиней. Я отправляю вас курьерскими не за ваши красивые глаза.

– Разумеется, сэр.

– Ах да, кстати. Мне стоит написать записку Марсдену, чтобы вас точно впустили.

– Спасибо, сэр.

Последние две фразы Фостера – Хорнблауэр переваривал их, покуда тот строчил записку, – были не слишком тактичны. Они подразумевали недостаток личного обаяния. Марсден – секретарь лордов Адмиралтейства. Слова о том, что без записки Хорнблауэра могут не пропустить, косвенно, но довольно обидно намекали на его нынешний вид.

– Коляска сейчас будет у ворот, – доложил флаг-лейтенант.

– Очень хорошо. – Фостер высыпал на чернила песок, стряхнул его обратно в песочницу, сложил лист, написал адрес и повторил операцию с песком. – Будьте добры, запечатайте.

Покуда флаг-лейтенант возился со свечой и воском, Фостер, скрестив руки, вновь глянул на Хорнблауэра:

– На каждой станции вас будут пытать: «Что слышно нового?» У страны других дел нет, кроме как спрашивать: «Где Нельсон?» – и: «Пересек ли Бони Ла-Манш?» Вильнева и Кальдера обсуждают в точности как Тома Крибба и Джема Белчера.

– Вот как, сэр? Я ничего о них не знаю.

Том Крибб и Джем Белчер в то время боролись между собой за титул чемпиона Англии в сверхтяжелом весе.

– Тем лучше.

– Готово, сэр. – Флаг-лейтенант протянул Хорнблауэру запечатанное письмо. Тот на миг помедлил, прежде чем сунуть его в карман, – ему казалось, что послание такому лицу требует более церемонного обращения.

– До свидания, капитан, – сказал Фостер, – и счастливого пути.

– Я приказал погрузить ваш багаж в коляску, сэр, – сообщил флаг-лейтенант по пути к воротам.

– Спасибо.

Перед воротами стояла всегдашняя толпа: носильщики, взволнованные жены, просто зеваки. Их внимание на короткое время приковала почтовая коляска с форейтором.

– Что ж, до свидания, сэр, и счастливого пути, – произнес флаг-лейтенант, отдавая узел.

Из-за ворот донесся такой знакомый голос:

– Горри! Горри!

Мария в чепце и шали стояла у входа с маленьким Горацио на руках.

– Это мои жена и сын, – резко проговорил Хорнблауэр. – До свидания, сэр.

Он прошел в ворота и через минуту уже прижимал Марию с сыном к груди.

– Горри, милый! Радость моя! – сказала Мария. – Ты вернулся! Вот наш сыночек – посмотри, как он вырос! Целыми днями бегает! Ну, птенчик, улыбнись папеньке.

Маленький Горацио на миг расцвел робкой улыбкой и тут же уткнулся лицом в Мариину грудь.

– И впрямь выглядит молодцом, – сказал Хорнблауэр. – А ты как себя чувствуешь, дорогая?

Он отступил на шаг и внимательно ее оглядел. Признаков беременности пока видно не было, разве что в выражении лица.

– Я вижу тебя и оживаю, – сказала Мария.

Мучительно было сознавать, что ее слова близки к истине. А еще мучительнее – думать том, что́ он должен произнести сейчас.

Мария, по-прежнему держа маленького Горацио, свободной рукой одернула его сюртук:

– Твоя одежда так плохо выглядит, Горри, милый. Сюртук весь мятый. Хотела бы я пройтись по нему утюгом.

– Дорогая… – начал Хорнблауэр.

Пришло время сообщить новость, но Мария его опередила.

– Знаю, – быстро сказала она. – Я видела, как твои вещи кладут в коляску. Ты уезжаешь.

– Боюсь, что да.

– В Лондон?

– Да.

– И даже на чуть-чуть не останешься со мной… с нами?

– Боюсь, что нет, дорогая.

Мария держалась с невероятным мужеством. Она подняла голову и твердо посмотрела на него, и только по дрожащим губам было понятно, что происходит у нее в душе.

– А потом, дорогой? – спросила Мария. Голос у нее тоже дрожал.

– Я надеюсь получить корабль. Вспомни, меня обещали сделать капитаном.

– Да! – Всего одно слово, надрывающая сердце безропотность.

Может быть, Мария отвлеклась по чистой случайности, но Хорнблауэр был склонен считать, что она сделала это мужественно и сознательно.

– Что тут у тебя? – спросила она, трогая его левую скулу подле уха. – Похоже на краску. Черную краску. Ты совсем о себе не заботился, дорогой.

– Скорее всего, краска, – согласился Хорнблауэр.

Он усилием воли сдержался, чтобы не уклониться от прилюдной ласки, и только мгновение спустя понял, что Мария увидела. И сразу его накрыло волной воспоминаний. Позапрошлой ночью он вместе с шайкой орущих безумцев ворвался на палубу «Фрелона». Он слышал, как тесак рассекает кость, как побежденные молят о пощаде, видел, как в заполненный людьми твиндек выстрелили девятью фунтами картечи. Все это было только позавчера, а сейчас перед ним ничего не ведающая Мария, и его ребенок, и толпа зевак под ясным английским солнцем. От одного мира до другого – только один шаг, но это бесконечно длинный шаг через бездонную пропасть.