Адмирал Ушаков. Флотоводец и святой

– Наш Романов – город стародревний, – окутываясь клубами морозного пара, простер с холма руку над городом Ушаков. – Основал его еще в XIV столетьи князь Роман Васильевич. Радетель за Отечество, он сразу встал на сторону Дмитрия Ивановича и в борьбе с тверяками, и в битве на Куликовом поле. Его владения были здесь вдоль Волги до самой Шокстны, – по-старому назвал Шексну Федор, – а потом тут княгиня Мария Ярославна срубила настоящий город, то есть огородила его деревянным острогом и насыпала земляной вал. Вот до сих пор сии холмы высятся, – указал он под ноги, где у церковной стены остановились. – А уже в 1493 году городок перешел к государю Московскому Ивану Васильевичу, а от князей Романовских было несколько княжеских фамилий: Вельские, Деевы, Жировы, Луговские, Львовы, Солнцевы, Ухорские, Шохонские.

Чиновник адмиралтейский познаниям офицера дивил-ся, с изумлением покачивал головой, а тот, видя, что ему внимают, продолжал с вдохновением:

– В Смутное время пылал тут пожар. Город выжег пан Гальбович. Но еще больший урон нанес горожанам Иаков Любский, православный литвин, что похитил из Никольской церкви икону Казанской Божией Матери. Потом эта икона волею патриарха Гермогена осталась в Ярославле навсегда, хотя каждой весной ее в Романов привозят. Народ здесь живет государю и Отечеству преданный. В то же Смутное время черные люди вопреки детям боярским выступили против тушинского вора и объединились с другими воинами и ополченцами за Веру православную. Тут у нас всегда наместник царский правил, а на том берегу Волги наши соседи из Борисоглебска управлялись прямо от царского двора. Они всегда ближе к царю были, поставляли рыбу к царскому двору, тот и звал их: «мои рыболови». Наши же, романовцы, ближе к Богу и Волге живут.

И опять чиновник дивился, как можно так досконально историю знать уездного поселения да и гордиться минулым, от которого ни пользы, ни радости не получишь.

Лошадей с Никитой пустили они впереди себя, сами же, похлопывая по полам полушубков и пританцовывая от морозца, шли вдоль улицы высоких домов, разнаряженных наличниками. Мороз, к удивлению петербуржца, разогнал не всех. На площади стояло несколько торговцев, предлагая различную снедь и поделки. Раскрасневшаяся молодка бойко стрельнула глазами и позвала:

– Купите, господа! Лучше наших романовских баранок вы нигде не сыщете!

– Баранов? – не расслышал чиновник.

– Да и баранов, – расхохотался Ушаков. – Романовская овца особая. Еще Петр I сие приметил, повелел скрестить местную простую русскую и силезскую, отчего получилась такая шерсть, что по всему миру славится. Романовские овечьи тулупы и модные полушубки по всей России за лучшие почитаются. Думаете, почему сия красавица столь радостна? Да ей тепло, и на людях она побыть хочет, приглянуться. А попробуйте-ка при наших морозах в иных одеждах постоять – быстро окоченеете, только романовская овчина и спасает…

Отведали баранок, поговорили с несмущавшейся торговкой, которая поведала гостям, что зимой и летом полным-полно в городе приезжих, что едут через Романов на Петербург, Вологду, Тверь, Ярославль и на Рыбинск.

А какие местные, то отсюда на Данилов в Пошехонье едут.

– В общем, пуп земли ваш Романов, – съязвил чиновник. Ушаков посерьезнел. Ответствовал:

– Извини, дружище, выкамурами, обиняками говорить не могу. К стыду, у нас большинство не знает историю Отечества своего, да и родных земель, откуда кто вышел. А если бы внезапно разрушились все памятники прошлого, забылись предания и сгорели книги, то душа народа обеднела бы и иссохла. Вся лестница жизни обрушилась бы, и неведомо было бы, где подъем, а где спуск, утратилось бы чувство жизни. Без прошлого человек стал бы ничтожен, а его бытие ограничилось бы мелкими тревогами существования.

Хотя чиновник сих взглядов не разделял, ему более по душе были иноземные сиюминутные наслаждения, Федору он не перечил больше.

Дорога на Бурнаково тянулась вдоль застывшей в своем ледяном величии Волги. Удивительно было думать, что

летом она вся заполнена двигающимися ладьями, барками, лодками, снующими туда-сюда.

– А вот и Хопылево! – показал на выглянувшее из-за лесного поворота большое село Ушаков. – В храме Богоявленском здешнем меня крестили, – с благоговением сказал он. «Опять потащит, поди, смотреть», – подумал ад-миралтеец и сам вылез из кибитки. Федор уже входил в храм, не оглядываясь. Прошел вперед, постоял перед иконой, долго всматривался в еще не тронутый временем лик святого Николы, которого считал своим покровителем и защитником. Монах из местного монастыря, собиравший воск, поклонился Ушакову.

– Намедни ваш батюшка здесь был, молился, свечку поставил, ждет не дождется.

– Да уж через час буду дома. Свидимся. – За спиной уже слышалось дыхание адмиралтейца. – Я вот товарища в гости везу и храм показать хочу. Скажите немного о сем месте.