Естественно, Николай не отказал себе в удовольствии увидеть «Ямал» в действии – стоял на крыле мостика, глядя вниз, как с треском лопаются льды, вдавливаемые корпусом ледокола. И внезапно снова задал посторонний вопрос, заставив Андрея Анатольевича скрипнуть зубами от неожиданности и удивления:
– Джугашвили! Ваш эмиссар упоминал некоего Джугашвили, который оказался, как сказали, весьма умелым администратором, государственного мышления и уровня.
«Это что такое было? – тихо опешил капитан. – Я не ослышался? Во даёт Алфеич. Ну кто его просил. Вот дурило».
Вслух же прокашлялся:
– Есть такое дело.
– Но он же революционер. Его цель – разрушить самодержавие, империю.
– За любой революцией стоит адреналин индивидуума и жажда власти. Но в итоге все эти юноши с «горящим взором и пламенным сердцем», если их не сожжёт сама революция, перевоплощаются в аристократов или в бюрократов.
– А чем же вам так не угодила аристократия? – зацепился Николай.
– Аристократия в большинстве оглядывается на своё прошлое.
– А как же «помнить своих предков, свои корни»?
– Как только человек начинает кичиться своей родословной больше, чем дает он сам, тем сильнее напоминает старого импотента.
И опять монарх надолго замолчал, обдумывая сказанное.
«Чёрт меня подери! – Андрей Анатольевич не на шутку встревожился. – Не сказал ли чего лишнего? Вдруг он примет это на себя?»
И поэтому нарочито громко сказал в рацию:
– Стоп машина! Что ж, ваше императорское величество, место вполне подходящее для автомобильной прогулки.
И подметил: «А о Сталине словно и забыли».
Если вертолёт показался императору чересчур шумным, несмотря на открывшиеся прекрасные виды, то от поездки на автомобиле он был в полном восторге. Машина-вездеход, для искушённого жителя двадцать первого века скорее грубоватая, Николаю показалась верхом комфорта, мощи, скорости и лёгкости управления (при коробке-то автомате и усилителе руля, ещё бы). Особенно когда он сам получил возможность порулить.
– Когда, когда мы сможем производить такое чудо? – был первый вопрос, едва перевозбуждённый император ступил на борт ледокола. И не дослушав долгих объяснений, что нужно для основания производства хотя бы чего-то подобного, неожиданно вспомнил:
– А знаете, где я ещё не был на вашем судне? Я не осмотрел лазарет, – стрельнув взглядом на капитана, Николай попытался изобразить бесстрастие, но голос приобрёл скорее вкрадчивые нотки. – Не просветите, Андрей Анатольевич?
«Ого, – подумал Черто́в, – уже Андрей Анатольевич».
– …а Наталья Владимировна свободна… м-м-м… так сказать, сердцем?
«О-о-о, – протянул мысленно капитан, – вот оно чего его в медблок потянуло. Погарцевал немного на коне и сразу себя джигитом почувствовал. Баб-с, точнее Наташу нашу ему подавай! Вот тебе и верный семьянин, вот тебе и “любимая Аликс”. Ну-ну. Николаша-то ещё тот кобелёк!»
Вслух же:
– Ох, вы и вопросики задаёте, ваше величество. Откуда ж мне знать, что у кого на сердце.
– Да? А как вообще хрупким дамам на корабле, в дальнем походе, в мужском коллективе?
– В наше время женщины не так уязвимы и беспомощны, – ободряюще улыбнулся Черто́в. И добавил: – Ровно до того момента, пока сами не захотят этого. Что касается Натальи Владимировны, то барышня она порядочная и ничего лишнего себе не позволяет.
– Так что ж! – самоуверился император. – Когда у вас тут время ужина? Всенепременно пригласить к столу ваших дам-с.
«Эк его понесло», – незаметно ухмылялся Черто́в, отдавая нужные распоряжения.
Конечно, посещение лазарета было поводом лично пригласить «многоуважаемую Наталью Владимировну».
Медблок осмотрели бегло, и единственный комментарий случился по возращении, когда блуждающая улыбка монарха сменилась на некоторое время озабоченным раздумьем.
Андрей Анатольевич уже и не удивился, когда Романов снова обратился к проблемам империи. И понял, что спровоцировало его вопрос – их главный судовой врач Кацков (а за глаза, да и в глаза и без обид Кац) был человеком если не яркой, то нескрываемой семитской наружности.
– Почему среди большинства революционеров так много нерусских? – спросил царь, приостановившись. – Я понимаю ещё, что бунтовщики поляки. Но иудеи…
– Обиженный народ. Черта осёдлости. Вот так они и реализовывались.
– Так что же, пустить их в центральные губернии? Или они желают отдельную свою, – в голосе самодержца явно прорезалось презрение, а затем и сарказм, – в Сибири.
– У нас есть такой анекдот… не анекдот, а так…
– Ваши анекдоты немного непонятны… но давайте уж.
– Когда в будущем люди стали расселяться в космосе (это пока выдумка, но с прицелом), каждое государство пожелало иметь исключительно свою планету. Их так и называли Новая Россия, Нью-Нидерланды, Второй Китай и так далее… И только израильтяне попросили ещё на каждой из этих планет маленькую автономию…
– Евреи получили свой Израиль, – не дал закончить монарх, – у вас там?
– Да, и это было опрометчиво.
– Почему?